– Люся… – осмелился вдруг Григорий, решив воспользоваться уединённой обстановкой. – А вы бы не хотели, как я наберусь здоровья…
Закончить мысль ему не позволил раздавшийся шум со стороны входной двери, а точнее, скрип оной да завывание непогодицы за ней. Нарушивший интимность старик даже не услышал дрогнувшего сердца Григория, чьи предвкушения рухнули с его появлением. Тонкая ниточка надежды была разрезана ржавыми ножницами. И что теперь?
– Здравия вам и хороших продаж, Люся, – прошептал Григорий Степанович, затем спешно удалившись восвояси.
Люся перевела своё унылое внимание на нового посетителя.
– Вам чего?
– Свининки бы, – ответил старик, мечтательно улыбаясь непонятно чему.
***
Вкатившись в парадную, Григорий Степанович неестественно бодро начал трястись, сбрасывая с шинели бесчисленное количество снежинок, которые, со всей присущей им печалью, превращались в сферические капли воды.
Совсем ветхая консьержка, смахивающая больше на злого духа, нежели чем на живого человека, выплыла из привратницкой со шваброй в руках, сразу же начав ею возюкать образовавшуюся под Григорием лужу.
– Это ж сколько вас тут за весь день, а? А я одна хожу тут и так переломленная, никакого уважения к возрасту, – шипела Зинаида Петровна, не столько вытирая лужу, сколько размазывая влагу на бо́льшую площадь.
– Крепкого вам здравия, Зинаидочка. Уж простите меня, злодея окаянного, но с такой погодой не забал-апчхи-уешь!
– Вот ты господи, ещё и убить меня решили. Лучше б дома отлёживались, батюшка, а не людей по миру пускали, – сказала консьержка чуть снисходительнее.
– Так вот и бежал давеча в свою норку зализывать раны.
– Главное, не налижитесь уж слишком сильно, а то как в прошлый раз получится. Песни я больше с вами петь не буду, даже под угрозой расправы.
– Побойтесь Бога, милая моя Зинаида Петровна, тогда ведь был юбилей. Неужто мало было моих извинений? – с укором поинтересовался Григорий.
Консьержка сразу же заулыбалась, растворившись в воспоминаниях о том дне, когда горе-жилец подарил ей роскошный букет цветов.
– Да, мил-человек, никогда не позабуду таких очаровательных гортензий.
– Вот-вот. Рубль и двадцать копеек, разве это не признание?
Зинаида Петровна по-доброму так глянула на Григория, затем ласково замахнувшись на него шваброй:
– Полно вам будет заливать. Идите с Богом.