Последний лай вишни - страница 3

Шрифт
Интервал


Она была той, которую запоминали.

У неё было трое кошек, две из которых были подобранными с обочины, и один, молодой, энергичный пёс по кличке Черри, который всегда смотрел на неё так, ровно понимал всё, о чём она думает.

– Они не предают. И не перебивают, – часто повторяла она, гладя его по голове.

Иногда Джесс снились места, где никогда не бывала – берега далёких озёр, безмятежные поля, океан, который шептал ей что-то на ночь. Она любила воду. Всё, что связано с ней – реки, дожди, даже аквариум с рыбками в гостиной – успокаивало её. Особенно в те дни, когда мысли начинали кружиться слишком быстро, когда тревога приходила без явной причины. Она могла часами гулять по лесу, разговаривая сама с собой или с Черри, который терпеливо следовал рядом. Там, в тишине, она чувствовала себя настоящей.

Её звали Джессамин, но близкие называли «Джесс» – коротко и тепло, как глоток кофе в холодное утро. Джесс была не такой, как все. Не слишком громкой, не слишком тихой – она находилась где-то посередине, будто знала секрет баланса между одиночеством и обществом. По вечерам, когда солнце скрывалось за горами и воздух наполнялся запахом сырой земли, она любила выйти во двор и сидеть на крыльце с чашкой травяного чая, слушая, как щебечут птицы или как проносится мимо старый «Форд» соседа.

В городе её знали как человека, с которым легко поговорить. На школьных ярмарках или благотворительных базарах она всегда оказывалась в самом гуще событий – организовывала сбор средств, украшала палатку, помогала детям найти родителей. Казалось, она знает всех, помнит имена, умеет рассмешить кого угодно одной фразой. Но стоило только вечеру опуститься на улицы, как Джессамин снова исчезала – не грустная, нет, просто немного задумчивая.

Джесс редко сердилась. Но если её не понимали – а такое случалось, особенно когда кто-то свысока судил о её выборе жизни, – в ней просыпалось что-то твёрдое. Голос становился холоднее, взгляд – прямее. Она не повышала голос, но одно это спокойствие могло заставить любого замолчать.

Она верила в семью. Не обязательно кровную – хотя родителей своих любила искренне, до глубины души, – но в ту связь, которая делает людей близкими: заботу, принятие, готовность быть рядом даже тогда, когда никто не просит об этом вслух. Иногда она просто приносила соседке пирог, горячий и пахнущий домом, или помогала школьнику донести книги домой, не спрашивая, тяжело ли ему. Маленькие добрые дела, которые никто не записывал, не афишировал, не обсуждал на форумах – но которые делали этот мир чуть светлее, чуть мягче, чуть человечнее.