В таверне воцарилась тишина. Потом кто-то ахнул. Кто-то перекрестился. Трактирщик выпустил меня, с благоговением прошептав:
– Святой вор…
Так я познакомился с Мармотом. Когда мы вышли на улицу, он расхохотался:
– Видал? Стоит сказать "сорок два" – и все сразу становятся идиотами. Хотя погоди, они и так идиоты.
Мармот оказался дезертиром. Как он объяснил, он не столько дезертировал из армии, сколько "перешёл на вольные хлеба", что, по его словам, "звучит лучше, чем 'сбежал, потому что боялся'".
– А почему ты помог мне? – спросил я.
– Во-первых, я ненавижу Бориса. Во-вторых, ты рыжий. А в-третьих… – он понизил голос, – у тебя в руке молот с числом 42. Я такие видел. Их делали для…
Он не договорил. В этот момент из таверны вывалилась пьяная толпа, начавшая орать: "Он знает тайну числа!". Мы бросились бежать, петляя между домами, пока не оказались на окраине деревни.
– Вот дерьмо, – пробормотал Мармот, оглядываясь. – Эти идиоты готовы растерзать нас за любую чушь. Давай валить в Сегль, пока не начали считать, сколько у нас пальцев на руках.
– А если там тоже самое? – спросил я, переводя дух.
Мармот хитро улыбнулся:
– Там хуже. Но хотя бы вино дешевле.
Мы двинулись в темноту, оставляя за спиной крики фанатиков. Мой молот слабо светился в темноте, будто подмигивая нам: "Вы оба идиоты, но хотя бы весело".
Глава 3. "Лес, кобольды и философия под луной"
(или "Как мы чуть не стали ужином, но зато нашли общий язык")
Дорога из Гротты в Сегль пролегала через Чёрный Лес, который местные жители называли так не из-за цвета деревьев, а потому что каждый, кто в него заходил, чернел от горя.
– Тут водятся кобольды, – предупредил нас старик на краю деревни. – Мелкие, вонючие, но, если их правильно приготовить, вполне съедобные.
– А если они приготовят нас? – спросил я.
Старик задумался.
– Тогда, полагаю, вы будете вполне съедобны для них.
Мармот фыркнул и сунул мне в руки палку.
– Вот, держи. Если что – бей. Если не поможет – отдай им меня первым. Я старый и жёсткий, пока будут жевать, ты убежишь.
Лес встретил нас густым мраком и странными звуками. Ветви скрипели, будто старухи, сплетничающие за спиной. Где-то вдалеке ухал филин – или это был пьяный крестьянин, заблудившийся в чаще.
Первые три часа прошли спокойно, если не считать того, что Мармот дважды споткнулся о собственные ноги, а я наступил на что-то мягкое, что потом долго трясло ботинком.