– А здесь… здесь вы немного другой.
Он хотел возразить. Хотел сказать, что это иллюзия, что она видит лишь маску, другую сторону той же самой тревожности, но не смог. Так как знал – она говорит правду. И это пугало больше, чем всё, что он видел за последние годы.
– Мне кажется, – продолжила Серафина после долгой паузы, присев у края веранды, – вы не просто тревожитесь. Вы боитесь. Но не за себя – за нас.
Голос её был ровным и спокойным, без упрёка. Она лишь констатировала то, что давно понимала, но только сейчас решилась сказать. Люк выдохнул – медленно, сдержанно, словно эти слова вытянули из него что-то тяжёлое, глубоко засевшее.
– Я слишком многое видел, чтобы не бояться за людей, – наконец сказал он. – За тех, кто верит, что новое будет лучше старого. За тех, кто не понимает, что в этой игре сильных слабым достаётся только кровь.
Серафина тихо покачала головой.
– А может быть, мы всё это понимаем. Просто устали быть слабыми.
Люк пристально посмотрел на Серафину. В её словах не было юношеской наивности, которую он так боялся увидеть. Там была сила. Упрямая, живая. Та, что не нуждается в оружии, чтобы выстоять, но умеет пробивать броню лучше любого выстрела.
– Ты не такая, как они, – произнёс Дюпон. – В тебе… нечто другое.
– Я просто родилась здесь, – сказала девушка. – И живу с тем, что у нас есть. Как и все.
– Но ты не такая, – настаивал он. – Ты помнишь, как смотреть. Не прячешь взгляд.
Серафина подняла глаза. Их взгляды пересеклись – медленно, без суеты, без попытки отвлечься. Дюпон почувствовал, как что-то внутри сдвинулось, дрогнуло – не резко, но заметно.
– Мне иногда страшно, – сказала она неожиданно. – Когда вы смотрите вот так. Словно ищете во мне спасение. Или напоминание. Я не знаю, смогу ли быть тем или другим.
Дюпон не сразу ответил. Только поставил кружку на пол рядом с креслом и прислонился к спинке, подняв глаза к звёздному небу.
– Я и сам не знаю, что ищу, – признался он. – Может быть просто место, где можно забыться. Хоть на минуту.
– Тогда оставайтесь, – тихо сказала Серафина, и в этом «оставайтесь» было больше смысла, чем в любом политическом манифесте. Не требование. Не мольба. Просто возможность.
Дюпон опустил взгляд обратно на девушку. Его лицо оставалось спокойным, но в глазах пряталось что-то, чего он не мог показать даже себе. Люк не прикоснулся к ней, не произнёс ни слова. Но Серафина поняла. Они оба поняли. Между ними не было обещаний, не было касаний, не было слов любви. Только взгляд. Долгий, честный, неподдельный.