Совсем иная картина открывалась на другом конце Хармони Крик, ближе к железнодорожным путям и старым складам. Здесь дома были меньше, теснее прижаты друг к другу, краска на стенах местами облупилась, а заборы из штакетника покосились. Тут жили рабочие с местной фермы, мелкие служащие, семьи, едва сводившие концы с концами. Здесь жизнь была громче, проще и, возможно, честнее. Вечерами на крыльцах собирались соседи, из окон доносилась музыка кантри, а по пыльным улицам носилась ватага ребятишек. Элис жила именно в таком районе. Их небольшой домик на Оук-стрит был уютным, но всегда немного шумным – вечные перепалки со старшей сестрой Ханной, ворчание бабушки Гретты, уставший голос мамы Луизы после смены в больнице. Но Элис любила свой дом, свой район, где все было знакомо и понятно, хотя и чувствовала иногда укол зависти, глядя на просторный дом Джесси.
Несмотря на видимую простоту и открытость, особенно в «простом» районе, над всем городком довлел негласный закон – кодекс молчания. Были темы, которые не обсуждались. Были люди, о чьих делах предпочитали не знать. Слухи о мелком рэкете, о странных сделках, заключаемых по ночам на заброшенных фермах, витали в воздухе, но никто не решался произнести их вслух. Страх – не явный, парализующий, а тихий, въевшийся в подкорку – заставлял людей отводить глаза, пожимать плечами и говорить: «Не мое дело». Особенно если речь заходила о нескольких семьях, чье внезапное обогащение и дорогие машины вызывали перешептывания, но не более того. Этот страх был таким же неотъемлемым элементом пейзажа Хармони Крик, как кукурузные поля и пыльные дороги. И именно с этим молчаливым, невидимым врагом предстояло столкнуться Элис и Джесси, когда их детское любопытство бросит вызов сонному спокойствию городка. Пока же солнце клонилось к закату, окрашивая небо в оранжевые и лиловые тона, и вечерняя прохлада медленно опускалась на раскаленную землю, обещая лишь очередную тихую ночь в сердце Небраски.
На общественном теннисном корте, окруженном сеткой-рабицей, раскаленный воздух звенел от ударов мяча. Элис Фолкнер, тринадцатилетняя, худенькая, как тростинка, носилась по корту с яростной энергией, не замечая прилипших ко лбу рыжих прядей. Ее копна непослушных волос, обычно кое-как усмиренная ободком, сейчас превратилась в огненное облако. Удар, еще удар! Зеленые глаза, большие и выразительные, горели амбициями. Она не просто играла в теннис, она сражалась – с мячом, с жарой, с удушающей скукой этого городка, где самым захватывающим событием за последнее время стало открытие нового автомата с газировкой у бакалейной лавки. Каждый замах ракеткой был маленьким бунтом. Она обожала приключенческие романы, зачитывалась историями о Нэнси Дрю и мечтала о собственной тайне, о деле, которое вырвало бы ее из этой предсказуемой рутины. Иногда, лежа на кровати и глядя в потолок своей комнаты, украшенной постерами рок-групп и вырезками из журналов о путешествиях, она представляла себя отважной сыщицей, идущей по следу опасных преступников. Здесь, на корте, под палящим солнцем, эти мечты казались особенно далекими, но оттого не менее желанными. Ее движения были резкими, порывистыми, в них сквозило нетерпение, жажда чего-то большего, чем просто победа в очередном сете против Джесси.