Тетрадь с коричневой обложкой лежала на коленях. Рядом – фонарик с тусклой лампой и плоская батарейка, вставленная не до конца. Надпись на верхней строчке: «Запись №212. Утро. Пыльная».
«Сегодня Костя говорит, что эфир дышит. Его глаза были, как у щенка, который впервые услышал лай. Леха сделал вид, что не поверил. Но он пришел. Значит – услышал. Или испугался, что услышал. Или не хотел признавать, что тоже когда-то ждал».
Марина отложила карандаш. Прислушалась. Эфир трещал, будто старик кашлял в темноте. Было ощущение, что город дышит в унисон с радиоволнами. Медленно, через туман, сквозь бетон.
Она поднялась, подошла к оконному проему, где когда-то была рама. На улице – пусто. Только пятно света от лампы, в котором Леха ковырялся в оборудовании, и тень Кости, замершего рядом, будто он слушал не радио, а чью-то исповедь.
– Вам не надо, – тихо сказала она. – Вам двоим не надо туда лезть.
Слова растворились в тишине. Она знала, что они все равно полезут.
«Если эфир снова заговорит – я хочу знать, чей это будет голос. Мужской? Женский? Старый? Молодой? Или тот, кто говорит – это вовсе не человек, а просто голос, оставшийся от мира. Тень. Эхо, заблудшее в бетоне».
Она вырвала страницу, скомкала и убрала в карман. Потом взяла чистый лист. Начала заново.
«Если я исчезну, пусть это будет в тексте. Если я останусь – тоже. Только бы хватило страниц. Только бы хватило чернил».
Марина писала медленно, выводя буквы так, будто они были последними в этом мире. Она не верила ни в сигналы, ни в спасение, но верила в текст. Текст был честнее. Он хотя бы не врал, что кто-то услышит.
«Сегодня эфир молчал. Но я все равно слушала. На всякий случай. А вдруг я просто не знаю, как звучит ответ».
И продолжила писать.
Они встретились у трансформаторной будки, как будто это было назначено – не словами, не жестами, а самой тишиной города. Будка стояла на границе двух улиц – одна вела в центр, где осталась только пыль и мертвые витрины, вторая – в сторону промышленной зоны, к старым вышкам. Место выбора.
Костя пришел первым. Принес приемник и сверток – внутри три пайки, немного проволоки, жестяная коробка, и еще один блок питания – вряд ли рабочий, но вдруг. Он положил все это на бетон, сел рядом. Ждал.
Леха пришел позже. Без слов. Присел напротив. Между ними стояла «Янтарь», как раскаленный камень у костра.