«Ну что, философ, – обратился он к каменному мудрецу. – Что бы ты посоветовал в ситуации, когда действительность начинает подозрительно напоминать плохой готический роман? Стоицизм? Или, может, хорошую порцию бренди?»
Марк Аврелий, как и следовало ожидать, хранил молчание, взирая на лорда Пиппингтона с выражением вечного, невозмутимого спокойствия, которое Эш в данный момент находил почти оскорбительным.
После ванны, которая несколько прояснила его мысли, и ужина, состоявшего из бараньей котлеты и стакана кларета (никакого портвейна, на всякий случай), лорд Пиппингтон устроился в своем любимом вольтеровском кресле у камина, где уже весело потрескивали поленья. Он решил применить свой излюбленный метод расследования – дедукцию, основанную на здравом смысле и тщательном анализе фактов. Проблема заключалась в том, что «факты» в данном случае включали говорящего призрака.
«Итак, – начал он, загибая пальцы. – Первое: Финеас Уистл мертв. Это, к сожалению, неоспоримо. Второе: на его столе был странный череп. Это я видел собственными глазами. Третье: я… э-э… имел беседу с его нематериальной сущностью. Это… это под вопросом».
Он налил себе еще немного кларета.
«Если предположить, что я не сошел с ума, – а я очень надеюсь, что это так, ибо сумасшествие, говорят, крайне неудобная штука, особенно в лондонском климате, – то призрак существует. И он что-то пытается мне сообщить. Про «черепную коробку» и «смеха свет». Звучит как анаграмма или шарада. Шуты любят подобные штучки».
Именно в этот момент, когда Эш пытался разгадать возможные анаграммы слова «череп», фигура Финеаса Уистла материализовалась прямо перед камином, едва не заслонив собой уютное пламя. Призрак выглядел несколько раздраженным.
«Ну и долго вы собираетесь играть в эти свои… как их… «мысленные пасьянсы», милорд? – проскрипел он, укоризненно качая головой так, что призрачные бубенцы на его колпаке издали звук, похожий на шелест сухих листьев. – У меня, знаете ли, вечность не резиновая! И смотреть, как вы пытаетесь из слова «череп» составить имя моей покойной тетушки Агаты, довольно утомительно».
Эш едва не выронил бокал. «Тетушки Агаты? – переспросил он, чувствуя, как возвращается утренняя дезорганизация. – Но я вовсе не…»
«Неважно! – отмахнулся Пип. – Суть не в анаграммах, а в прямом смысле! Череп! Тот самый, что вы так внимательно разглядывали на моем столе! Он пропал!»