И вот тогда, в этой напряженной, звенящей пустоте, без вспышки, без малейшего предупреждения, прямо из ничего начали формироваться Они. Неясные сначала, но быстро уплотняющиеся силуэты – несколько фигур. Они не отбрасывали теней. Скудный свет потолочных ламп словно обтекал их, не находя поверхности, за которую мог бы зацепиться, создавая эффект дрожащего воздуха, как над раскаленной дорогой. Белые. Фигуры не выглядели цельными или твердыми; их контуры подрагивали, а сами они казались то более плотными, то почти полупрозрачными, словно состояли из клубящегося тумана. Будто это была материя привидений, тревожная и потусторонняя, лишь частично обретшая форму.

Голова – гладкий шар. Лицо – лишь намек: темные впадины вместо глаз, абсолютно лишенные выражения, крохотный бугорок носа. Рта не было. Ниже – длинное, бесформенное тело без рук и ног. Оно тихо колыхалось, как ветхий саван на призрачном сквозняке, хотя воздух в комнате застыл неподвижно. От них веяло чем-то древним, нечеловеческим и оттого абсолютно чуждым.
Инстинкт выживания сработал быстрее мысли. Один из молодых парней, тот, что до этого нервно теребил край комбинезона, вдруг метнулся к ближайшей двери. Его пальцы судорожно вцепились в ручку, он дернул раз, другой. Ручка не поддалась, будто была частью монолитной стены. Парень издал короткий, сдавленный всхлип и отшатнулся от двери, глядя на существ расширенными от ужаса глазами, в которых плескалось отчаяние обреченного.
«Господи… что это?» – почти беззвучно выдохнула женщина справа («Профессорша», как я её окрестил), с лица её будто разом сошла вся кровь, оставив меловую бледность. Я и сам почувствовал, как ледяная струйка пота потекла по позвоночнику, заставляя сердце сжаться от страха в комок. Древний инстинкт – бежать, кричать, драться – словно выключился. Вместо него сознание затопил иной, липкий ужас: страх перед абсолютной неизвестностью. Казалось эти создания могут высосать саму нашу суть, оставив лишь пустые оболочки, покопаться в сознании, словно в открытой ране, или использовать нас для каких-то своих потусторонних целей.
Степан, стоявший ближе всех к одной из фигур, медленно отступил на полшага. Его рука сама собой потянулась к поясу, словно ища оружие. На его обветренном лице ничего не дрогнуло, лишь желваки чуть обозначились, а взгляд, и без того острый, пристально сфокусировался на ближайшем существе.