Очень скоро мне стало не хватать воздуха. Мои легкие стали гореть, словно в груди у меня, выжигая ребра изнутри, пылали два факела.
Я понимала: если прямо сейчас не отпущу чертов камень и не всплыву, то останусь здесь навсегда.
Однако, отправляться в обитель Матери в мои планы пока не входило – я была слишком ничтожна, дабы предстать пред Её сияющим троном. Что я Ей скажу? Каким достижением похвастаю? Какой урожай собрала для Неё? Как много скота извела? Сколько душ загубила? Сколько младенцев похитила и сожрала?
С другой стороны, если я не выдержу и всплыву раньше времени, Мать скажет на последнем Суде: «Ты слишком легко сдавалась, милочка. Как ты думаешь, чего ты достойна?»
Заткнись и терпи! – сказала я себе, и очень скоро заметила, что ужас, страх и жжение в груди мало-помалу стали уходить.
Вспышка воспоминания.
Мне шесть лет. Жаркая кухня. Помещение заполнено бесподобным духом жареной в масле плоти. Мамá жарит пойманную Стариком щуку. И уже разделывает вторую.
– Посмотри этой рыбе в глаза, – говорит она мне, – в них отражается Смерть.
– Почему, мамá?
– Рыбы живут у самого дна, рядом с Ней. Они видят Её так часто, что Её изображение навсегда впечатывается в их ледяное око.
– А если я опущусь на дно, я увижу Её?
– Не знаю, увидишь или нет, но точно – ощутишь Её присутствие. Совсем рядом.
Время на глубине течет иначе.
Здесь, во тьме каждый миг превращается в вечность. В ледяную черную вечность.
Мое сердце бьется все реже. Все неохотней. Все с большим и большим усилием – словно оно устало и теперь хочет крикнуть: Я хочу отдохнуть! Позволь мне отдохнуть! Разреши хотя бы немного побыть в покое! Просто побыть в покое. В тишине. В неподвижности…
А потом наступил покой. Страшный, смертный покой.
Вот тогда-то я и ощутила Её.
Ощутила совсем рядом – где-то за левым плечом. Она заметила меня и протянула ко мне Свою ледяную ру…
– Ты неважно выглядишь. Ты устала? – спрашивает мой экзаменатор. Я слышу его голос словно сквозь сон или сквозь толстый слой ваты – он кажется невероятно далеким. Вот уже третьи сутки, как я не сомкнула глаз, не взяла в рот ни крошки хлеба. Я едва держусь на ногах. В голове – туман.
– Нет, господин, – отвечаю я едва слышно, будто я – не полная сил девица на выданье, но древняя, лежащая на пропахших потом и мочой перинах умирающая старушенция.