Я добрался до информационного терминала на нашем этаже. Грязный, мерцающий экран, покрытый слоем пыли и застарелых отпечатков пальцев. В разделе «Официальные уведомления» – пусто. Или почти пусто. Список нарушителей режима экономии воды. Перечень запрещенных к прослушиванию музыкальных частот. Какая-то муть про новый сорт пищевого концентрата, обогащенного витамином Z – витамином забвения, не иначе.
Ни слова о Лии. Ни слова об арестах по делу о диверсии на тридцать пятом.
Я попробовал сунуться к Барсуку. Его нора была на два этажа ниже, в самом сердце трущоб, где даже «Чистильщики» старались появляться только большими группами и при свете дня. Барсук знал все. Или делал вид, что знал. За информацию он брал дорого – едой, батарейками, иногда – просто слухами, которые можно было выгодно перепродать.
Дверь Барсука была заперта изнутри. На мой условный стук – три коротких, один длинный – никто не ответил. Только за стеной кто-то глухо кашлянул и затих. Барсук залег на дно. Умный ход. Когда Башня трясет, лучше притвориться мертвым.
Я возвращался к себе, когда увидел это. На стене, рядом с входом в наш жилой блок, кто-то криво, наспех нацарапал несколько строк острым предметом – скорее всего, осколком стекла. Я узнал корявый почерк одного из наших этажных «грамотеев», подрабатывавшего переписыванием официальных сводок для тех, кто не мог разобрать их на терминале.
«АРЕСТ ПО ДЕЛУ 35. ЛИЯ 17-47-ДЕЛЬТА. ОБВИНЕНИЕ: ДИВЕРСИЯ. ПРИГОВОР: НУЛЕВОЙ ЭТАЖ. ИСПОЛНЕНИЕ: 24 ЧАСА».
Нулевой Этаж.
Легенды о Нулевом Этаже ходили разные. Одни говорили, что это самый нижний технический уровень Башни, куда сбрасывают нечистоты и радиоактивные отходы. Другие – что это специальная камера, где приговоренных медленно перерабатывают в тот самый пищевой концентрат. Третьи шептали, что Нулевой Этаж – это просто эвфемизм для шлюза, ведущего наружу, к зомби. В любом случае, оттуда не возвращался никто. Никогда.
Двадцать четыре часа.
Мир вокруг меня сузился до этих двух слов и двух цифр. Нулевой Этаж. Двадцать четыре часа. Мой мозг отказывался их принимать. Он бился о них, как муха о стекло, оставляя кровавые следы паники и отчаяния.
Я снова оказался в своей конуре. Обломки двери. Запах Лии, смешанный с вонью разрушения. Я сел на тот самый лежак, где мы еще недавно делили банку персиков – целую вечность назад. В руке я все еще сжимал ржавую железяку, которой подпирал дверь.