Нож легко поделил палец пополам. Девочка взвизгнула, подняла руку и увидела, как из изуродованного обрубка течет кровь: кап-кап-кап, образуя красную лужу на сером линолеуме. Глаза её округлились, наполнились слезами.
– Аааа, – закричала она так громко, что Ванечка закрыл ладонями уши и вжал голову в плечи. Вожатая влетела в кабинет, бросилась к пострадавшей. А профессор кинулся искать отрубленный фрагмент пальца. Медики могли пришить его… Они бы успели… Если бы по случайному стечению обстоятельств около стола с гильотиной не оказался аквариум с пираньями. Ёмкость по размеру не превышала пятилитровую стеклянную банку и стояла на полу, совсем близко к декапитеру для грызунов. Кровожадные тропические рыбки смотрели на инструмент для лабораторных опытов снизу вверх, тараща глаза. Чешуя блестела в воде россыпью жемчужного бисера, выступающие челюсти двигались вверх-вниз, показывая ряды заточенных, как у пилы, зубов. Кто и когда поменял и передвинул аквариум, профессор не знал. То ли аспиранты наливали рыбкам свежую воду и забыли вернуть ёмкость на место, то ли новая уборщица Олечка генералила на выходных и сделала небольшую перестановку. Одного взгляда на сгрудившуюся стаю пираний хватило, чтобы учёный понял: пришить палец медики не смогут, ибо пришивать уже нечего. Отрезанный фрагмент конечности упал в аквариум и в ту же секунду исчез в зубастых пастях хладнокровных хищников.
Профессор оглянулся на девочку. Та горько рыдала, прижимая окровавленный обрубок к груди. Марья Ивановна одной рукой обнимала Ксюшу, а второй набирала на телефоне номер Скорой помощи.
– Я перевяжу рану, – бросил он на ходу и заметался по кабинету в поисках аптечки. Заветный ящичек с красным крестом на крышке тут же нашелся. Мастерскими движениями ученый остановил кровь и наложил повязку, предварительно смазав рану голубым кремом из прозрачной баночки. Вожатая вытянула шею, пытаясь прочитать надпись на пузатом боку. Безрезультатно. Зрения ей хватало – не хватало знания иностранного языка. Название было написано, кажется, на латыни, да ещё от руки трудночитаемым «врачебным» подчерком.
Закончив перевязку, профессор передал девочку в руки Марьи Ивановны. Ксюша перестала плакать, лишь удивлённо смотрела на забинтованный обрубок, поворачивая ладонь то в одну, то в другую сторону.