. Другой – крепкий, жилистый, молодящийся старик, похожий на фигурку из ретабло
[11]. Выходя от матери, он распускал руки и щупал всех попавшихся на пути служанок, отчего Луис Игнасио прозвал его про себя осьминогом. Лица третьего, коротышки-недоростка, он так и не увидел. Единственное, что бросилось в глаза, – как этот недомерок, стоя на подставке для ног, работал крепким голым задом позади нагнувшейся и задравшей юбки матери.
Выбирая мужчин для постели, маркиза следовала тому же правилу, которым обычно руководствовалась при выборе наряда в магазине модного платья. Это полнит, несите другое. Это делает доской, несите очередное. Третье удручает и наводит тоску. В четвертом становлюсь похожа на попугая. В пятом можно вставать за прилавок в рыбных рядах – торговки точно примут за свою. Шестое сгодится лишь для похорон. Седьмое… Ну это еще куда ни шло. Упакуйте и доставьте по моему адресу. А дома, примерив обновку, приходила к выводу, что поспешила с покупкой, ошиблась с выбором, поэтому на следующий день наносила новый визит в лавку готового платья, и всё начиналось по кругу.
С той поры, как Луис Игнасио узнал про измены матери, он стал менять любовниц с гораздо большей частотой, чем в своей постели меняла мужчин она. Казалось, он хочет таким поведением доказать ей что-то.
Как ни странно, ночные отлучки Луиса Игнасио родителями не возбранялись, а даже, наоборот, поощрялись. Отцу было лестно, что отпрыск по мужской части превосходит его самого, да и матери слава сына как прекрасного любовника доставляла немалое удовольствие. Дед же смеялся над ним и называл pollo de agua – погонышем. Самец этой птички славился бурными ухаживаниями за самочками и агрессивным поведением к конкурентам. Но Луис Игнасио прекрасно знал, что у этого выражения были и иные значения: от желторотого птенца, щенка, молокососа до франта и щеголя, умеющего привлекать к себе всеобщее внимание. Так что в отношении родных к его загулам было вовсе не то, на что он рассчитывал.
Юный граф хотел от близких иной реакции. И он наконец-то дождался, чего хотел. Услышав в речах матери, обращенных к нему, укор в неразборчивости, Луис Игнасио, будто только и ждал подобного, ответил с быстротой молнии словами басни[12] Лафонтена: «А сами ходите вы как? Могу ли я ходить иначе, чем ходит нынче мать моя?»