Свежий воздух и живописный вид на сад помогли Роману прийти в себя. Он огляделся и, доставая из пиджака карманные часы, удивился, обнаружив, что время близится к шести вечера. Хотя конец сентября радовал тёплыми и солнечными днями, к вечеру уже начинало ощущаться дыхание приближающих холодов. Роман поспешил покинуть это место, пока не стемнело.
До шумных городских улиц было совсем недалеко – всего двадцать минут пешком. И вот он уже оказался среди ярко освещённых тротуаров, сверкающих витрин магазинов, ресторанов и театров. Вокруг гудела живая и беспечная толпа людей – как красные кровяные тельца, которые бесконечно сновали по улицам, как по венам. С самого утра до поздней ночи здесь бурлила жизнь, и это Роману было по душе. Он обожал жизнь, обожал людей и всем сердцем желал быть частью этой толпы. Однако не сегодня.
Примерно раз в неделю он навещал своего старого приятеля Михаила Фёдоровича Соловьёва, с которым познакомился ещё в лицее. Михаил работал преподавателем в ВУЗе, он был очень начитанным и эрудированным человеком и пользовался любовью своих студентов. Редко встретишь человека, о котором его окружение говорит только хорошее, но Михаил Фёдорович был именно таким. Несмотря на то, что он был всего на три года старше Вяземского, ему удалось сделать карьеру и защитить докторскую диссертацию. Обаяние и обширные знания, которые он впитывал как губка, помогали ему в этом. Роман в шутку называл Михаила «моей энциклопедией». Вот и сегодня он решил заглянуть к нему, особенно учитывая, что аукцион его так утомил, что сил на театры и рестораны уже не осталось.
Обойдя стороной самые шумные улицы, что было нехарактерно для Романа, он приближался к дому Михаила. Если бы он мог взглянуть на себя со стороны, то не узнал бы своего поведения в этот вечер. В его голове ещё не утихли воспоминания о той статуе с загадочными часами, и он по-прежнему не мог понять, зачем же он её купил. Даже когда он подписывал чек за статую Амелии и печатную машинку, ему казалось, что это делает не он, его голова была в тумане, а по телу пробегала дрожь, противиться чему-то было невозможно. Ему казалось, что какая-то невидимая сила схватила его руку, сжала пальцы вместе с перьевой ручкой и нацарапала на бумаге его фамилию. Это странное, пугающее чувство безвольного подчинения чьей-то чужой воле лишь усиливало его растерянность. Однако с каждым шагом это ощущение растворялось, подобно туману на рассвете, разгоняемому свежим ветром. Подойдя к дому Михаила, Роман решил, что, вероятно, всё это было лишь игрой его богатого воображения, порождённой впечатлениями от красоты, и поэтому он не смог совладать с собой.