Он принес кресло с балкона и поставил его в зал. Сидеть в доме, действительно, было практически не на чем. Такому рабочему месту, считал Андре, нет равных. Он искренне верил, что счастье может быть в самом сером уголке этой планеты, но обязательно там, где есть ручка и лист бумаги.
Андре не отличался гостеприимством, без слов намекая гостям, что любит одиночество. Так, например, он усаживал нежданного гостя на единственное в доме кресло, а сам стоял, переминаясь с ноги на ногу, чтобы тот скорее вскочил от неудобства, и, уйдя, еще долго не думал о возвращении. Один из его недавних знакомых даже как-то додумался привезти ему новое кресло. Хорошее кресло. Такое, что оно прекрасно сочеталось бы с общим настроением квартиры, такое, что Андре даже не мог позволить себе от него отказаться. Поэтому ему пришлось избавиться от старого кресла, а новое удобно расположилось у стола. Выполненное из темного дерева, оно было украшено тонкой резьбой и блестело под светом массивной люстры.
Внутреннюю отделку выполнили флорентийские мастера, а мебель была собрана венецианскими. Это не потому, что в других городах или в Вильянти-Монте делали хуже, а лишь затем, чтобы декор отличался от прочих квартир своей самобытностью, что помогало сосредотачиваться и искать вдохновения при написании очередной книги. На потолке красовались картины, смешавшие ряд эпох. Он мог подолгу, запрокинув голову, смотреть на тучные массы облаков, среди которых парила Фортуна с рогом изобилия[3], из которого сыпались яркие золотые монеты. По углам были изображены сцены из «Божественной комедии» Данте Алигьери, а вокруг Фортуны, протягивая пальмовые венки, парили дети-ангелы.
Кто-то считал это творение восхитительным полетом фантазии, а кто-то подвергал критике и называл полной нелепицей. Быть может, пытаясь отстраниться от подобных мнений, он и обзавелся одним-единственным креслом. Все это не шло ни в какое сравнение с тем впечатлением, которое оказывали четыре картины Айвазовского, висящие на темных обоях. Когда-то, слышал Андре, художник был влюблен в Италию, и гостил в Неаполе. Картины висели на разных стенах, и в какой бы комнате он ни находился, его всюду окружало таинственное одиночество с видом на тоскливые, местами тревожные морские пейзажи.
Андре никогда не пользовался возможностью приглашать домой работников, которые могли бы починить дверь или установить мебель. Для инструментов у него был определен специальный уголок, иронически украшенный неброским полотном с символом молодого итальянского коммунизма. Именно по этой теме несколько лет назад он защитил докторскую диссертацию, удостоившись лестных отзывов от группы университетских стариков. С тех пор, несмотря на молодой возраст, Андре Филлини нередко стали называть доктором, а иногда и профессором.