Изакку - страница 4

Единственным изъяном в окружающем его порядке и во всей этой стройности было отсутствие рабочей одежды. Он то и дело находил в своих карманах куски проволоки, канцелярский нож или маленькую отвертку. В театре или на скамье у набережной они не пригождались, но, случайно находя их в кармане во время вечерней прогулки, Андре мог покорить любую собеседницу растерянной улыбкой, что выдавало в нем мужчину с руками.

Он повесил шляпу на вешалку, зашел в ванную, снял с крючка тонкое полотенце с вафельной поверхностью и намочив, накинул его на плечи. Кондиционер стал барахлить еще с вечера, а это утро было таким же, как всегда: ему не хотелось никого приглашать домой, особенно если это посторонний человек, будь он даже мастером с золотыми конечностями.

Андре бросил на кондиционер пренебрежительный взгляд, широкими шагами пошел в другой конец комнаты и, открыв маленькую дверцу с серпом и молотом, взял инструменты. Спустя пять минут неполадка была устранена. Открыв холодильник, он достал холодный безалкогольный тоник. Часто его мучила изжога, но он не готов был признать, что в этом виноват тоник. И даже в болях в желудке получалось находить вдохновение, воплощая их в очередную историю.

Пробившись сквозь окно, лучи солнца улеглись бледно-желтым квадратом на темный ворсовый ковер. Андре вышел из душа и прошел на цыпочках в зал. Встав перед книжным шкафом, он взял одну из книг и, не выбирая ни автора, ни названия, открыл примерно в середине, затем приставил к лицу и вдохнул ее благоухающий аромат. Глаза закрылись, но стали видеть ярче и живее, чем наяву. Он делал так же, будучи ребенком, когда мысль о писательстве малым зернышком легла в его детское сердце, и созревала там изо дня в день по мере знакомства с классикой литературы. Подростком, он был уверен, что должен непременно писать, иначе какой смысл жить, если ты будешь стерт из памяти людей, как только тебя поглотит неизвестность, называемая «смерть»…

Теперь профессор потянулся за другой книгой. Она стояла на полке ребром, корешком внутрь, что показалось странным. Он взял ее под мышку и вновь сел за рабочее место. Роман был большой: на вид в нем было около пятисот страниц.