Ну, а кому же он предназначен, весь этот пир тонкой, ажурной графики и нежных пастельных красок, изысканной каллиграфической вязи ленинско-сталинских цитат?
«Ученику VП-й гр.”А” 6-й школы Ф.З.С. Краснопресненского ОНО Юре Зегрже за хорошую проработку материалов по истории Октября и победу на кустовом политбою Ленинского района. 5 декабря 1932г.». «Кустовой политбой» – слово-то какое изобрели на случай. Но денег и средств на такое, видать, не жалели, потому что знали: завоёвывать детские души надо, пока ещё не отвердели. Потом будет поздно.
Юра Зегрже, или Юрочка, как называла его соседка, а если полностью, то Георгий – это, конечно, юноша с фотографии. Припоминаю, что его отец Бернард Зегрже, приехал в Советскую Россию из Варшавы вскоре после революции строить здесь новую, светлую жизнь (жена, уроженка города Тарту, и трехлетний сын присоединились к нему чуть позже – в 21-м году). Арест застал его, когда он строил эту жизнь на посту заместителя директора московского кожевенного завода. Больше я не знаю о нём ничего и, видимо, уже не узнаю: в переписке о нём ни полслова.
Впрочем, нет, как раз полслова и есть. Скупо оброненная фраза в письме сына к матери за январь 1940-го года в северный таёжный поселок «Вожаель»: «Отец осуждён без права переписки, и больше мы о нём ничего не знаем». А дальше вс, будто сговорились: глухое обоюдное молчание с обеих сторон. Словно нутром понимали, что означает эта самая глухая формулировка «без права переписки». Хотя в тридцать девятом – сороковом году доподлинно знать этого, по идее, ещё не могли.
Вот так и сгинул этот неведомый мне бедняга Бернард Зегрже без отклика, без звука, не оставив после себя ни слабого росчерка, ни даже какой-нибудь захудалой любительской фотографии.
Сыну в этом смысле повезло куда больше. Не только с десяток разнокалиберных фотоснимков, не только толстую пачку писем и открыток, исписанных торопливым, неустоявшимся почерком, но даже случайные, нацарапанные наспех записки вроде: «Дорогая Кнопочка! (Это – тётке; они вообще были как брат с сестрой с десятью всего лишь годами разницы.) Устроился на Трёхгорке рабочим по ремонту ж/д путей. Пошёл заниматься, приду в 11ч.»11, бережно сохранили две женщины, две пары любящих рук, одна из которых – в «зоне», другая – по самому известному мне в мире адресу: Москва, Малая Никитская улица, дом 16.