Кто я? Этот вопрос был хуже, чем Где я?. Где я? касалось места, внешней реальности, которую можно было бы исследовать. Кто я? касалось чего-то внутреннего, что должно было быть, но чего не было. Я – это сознание, воспринимающее свет, мягкость постели, чужое бытие комнаты. Но сознание чего? Или кого? Нет имени. Нет лица в памяти. Нет воспоминаний о чувствах, о привязанностях, о решениях, которые формируют меня. Есть только эта точка восприятия, подвешенная в вакууме, в одиночестве, которое ощущалось не как отсутствие других людей, а как отсутствие самого себя для себя. Я был один не только в комнате, но и в своем собственном бытии.
Встал. Ноги коснулись пола. Холодный. Это ощущение было реальным, неоспоримым. Холод пола под ступнями. Это была чистая, неинтерпретированная данность. Но оно не давало ответа. Я подошел к окну. Улица. Деревья, укутанные утренним светом, их ветви – сложная, живая геометрия. Люди, спешащие куда-то, их движения полны цели, даже если эта цель была для меня невидима и непонятна. Они были кем-то, шли куда-то, их лица, даже неразличимые издалека, казалось, несли отпечаток прошлого, планов, тревог, надежд – всего того, чего был лишен я. Их бытие было наполнено смыслом, пусть и непонятным мне. Мое же бытие было лишено смысла. Оно было просто фактом – я существую. Вот и все. Голое, необъяснимое существование, брошенное в мир без инструкции, без цели, без имени.
В животе разлилось неприятное ощущение. Не голод. Не страх в чистом виде. Что-то сродни… тошноте. Той самой тошноте, о которой, кажется, я знал, хотя и не помнил, откуда. Тошноте от этой неоспоримой, плотной реальности вещей и людей, в которой я оказался, будучи сам Ничем. Я – пустота, осознающая себя посреди бытия. И эта осознанность была не даром, а тяжестью. Тяжестью свободы без основы. Свободы выбирать, действовать, быть – но кем? И почему? Каждое кресло, каждый завиток резьбы, каждый мазок краски на картине – они просто были, утверждая свою плотность, свою завершенность, свою бессмысленную данность, и от этого их бессмысленного бытия, их объективной, завершенной данности, не имеющего отношения к моему сознанию, моей осознающей себя субъективности, меня подташнивало.
Рука – моя ли? – чужая себе самой, наткнулась на что-то твердое и гладкое на прикроватной тумбочке. Черный монолит. Холодный на ощупь, как осколок внеземной сущности, упавший в этот замкнутый мир. Телефон. Слово вновь кристаллизовалось из тумана небытия, готовое к использованию, нагруженное смыслом, которого я не понимал до конца. Что такое телефон? Артефакт связи. Мост, переброшенный через бездну, отделяющую меня от «Других». От тех, кто существует там, за стенами этой комнаты, в плотной, осязаемой реальности, из которой я, кажется, был извлечен, как заноза.