«В колхозе больше всех работала лошадь, но председателем она так и не стала.»
Я не мусульманин, но где-то в одной из сур есть мысль, которая мне запомнилась:
Аллах кого-то проверяет испытаниями, а кого-то – роскошью.
Поэтому первым не стоит завидовать вторым.
Удобно, правда? Убедительно звучит. Особенно, для тех, кто в первой группе. Разумеется подобные высказывания есть и в других религиях, просто тут наиболее лаконичная форма мысли.
Где-то в разговорах стариков ещё звучала старая сказка – про моральный кодекс комсомолов и пионеров, про товарищество, про героизм и честь. Про юношей, которые мечтали стать инженерами или лётчиками, а не получить статус «ровного пацана» – носить малиновый пиджак, золотую цепь с крестом побольше, кататься на черном тонированном «мерене» и особо ничего не делать. Разве что – крышевать пару ларьков, изображая из себя «авторитетов» и локальную форму власти.
Те времена давно прошли.
Те, кто тогда был на коне – теперь спешились. Им под шестьдесят, и теперь они – почтенные дяхоны. И всё, что у них осталось – разговоры об охоте, рыбалке и былом величии. Причём акцент давно сместился: раньше важен был сам улов, а теперь – во сколько раз ты его приукрасишь.
Слушаешь их – и невольно думаешь: «Ребята, если бы вы преувеличивали размеры своего достоинства так же, как размеры сазана, оно бы у вас давно доставало до воды в нужнике».
Спроси – не достаёт ли?
Ответят с серьёзным лицом:
– Да-да. Постоянно макаю.
Но тогда это был не стиль – это была модель выживания, замаскированная под уважение. И самое страшное – в это начали верить. Не только те, кто действительно жил криминалом, а самые обычные – пацаны из подъездов. Дети.
Во дворах обсуждали не оценки, а кто «ровный», а кто «чушпан».
Не «кем ты хочешь стать», а «кто за тобой стоит».
В школу ходили не учиться, а «отметиться».
Главное было – не выглядеть слабым.
Слово «интеллигент» стало ругательным.
Слово «простой» – почти приговором.
Надо было быть опасным, не умным.
Чётким, а не честным.
Понятливым, а не справедливым.
Старики всё пытались вспомнить, как раньше было ясно, что хорошо, а что плохо. Про Павку Корчагина, про стройотряды, про «мы» вместо «я».
Но теперь никто не слушал.
Да и понимал уже с трудом.
А потом – хоп – и всё это исчезло.
Не по решению. Просто перестало звучать.