Старик, не моргая, всматривался в пламя свечи. Тьма не понимала, как он может настолько долго смотреть на свет, ведь она так любила смотреть в его глаза, темные и бездонные.
Скрежет разорвал ее задумчивую настороженность. Ужасный лязгающий звук металла о металл. Серебряный ключ с таким звуком поворачивается в замочной скважине, когда тот, кто запер ее тут, возвращался вновь.
Тьма сжалась, подобно пружине, готовясь вырваться за пределы тюремного зала, чтобы заполнить собой все вокруг, окутав мир своими нежными объятиями. Она ждала, как и множество раз до этого. И, каждый раз частичка ее прорывалась за дверь, но теряла связь с первозданной тьмой, с матерью.
– Ну же, чего ты ждешь? Чего не открываешь эту проклятую дверь? – тьма металась, подобно зверю в клетке.
Казалось, что она забыла и о пленнике, и о надзирателе, почувствовав пьянящий запах свободы. Дверь же оставалась мертвой и неподвижной.
– Эй, монах, хочешь я освобожу тебя? Хочешь вновь увидеть солнце? Хочешь пройтись босиком по нескошенной траве? Тебе только и надо, что загасить это жалкое пламя, принять меня и… И открыть эту чертову дверь!
Но старик молчал, как и всегда. Казалось, что он не замечает кромешную тьму, видя только свет, растворяясь в нем.
– Я ненавижу тебя, глупец! Презираю настолько сильно, что не могу без тебя! Ответь мне! – стонала тьма, не в силах защититься от того, кто стоял около ее двери.
Как вдруг, дверь распахнулась, и яркий белый свет ударил из проема, озарив зал, заставив тьму сжаться в самом дальнем углу бесконечной камеры.
Я открыл глаза. Холодный пот ручьями стекал на подушку, напоминая о недавнем кошмаре. Резко поднявшись, я закричал от нестерпимой боли в груди и вновь рухнул на подушку. Мир закружился в диком танце, отказываясь хоть на миг замереть. Закрыв веки, я глубоко задышал, стараясь заглушить боль и остановить мир хоть на мгновенье. Когда пляска улеглась, я прислушался, пытаясь понять, привлек ли я к себе внимание хозяев. Подобно монаху из ночного кошмара, я не понимал, где нахожусь и как давно.
Повторив попытку, я медленно открыл глаза и слегка приподнялся. Грудь перебинтована белой тканью, руки и ноги покрывали ссадины, как будто я скатился с горы. Воспоминания ускользали, оставляя меня наедине с туманной неизвестностью.
Оглядевшись, понял, что нахожусь в маленьком покосившемся деревянном доме. Центр комнаты занимал большой, накрытый белоснежной скатертью, дубовый стол, по центру которого стояла высокая ваза, заполненная полевыми цветами, наполняющими небогатый дом приятным ароматом утреннего луга. У стола хозяева расположили две длинные лавки, бережно застелив их льняными вышитыми полотенцами. Моя кровать стояла около огромной белоснежной деревенской печи, расписанной голубыми узорами. Я вспомнил, что в родительском доме тоже была печь, но значительно меньшего размера. Подле нее, на небольшом столике, аккуратно расположилась вымытая глиняная посуда. Казалось, что если по ней провести рукой, то раздастся знакомый приятный скрип чистоты.