За окном начинало светать. Алексей взглянул на часы – пять утра. Смена подходила к концу, но он знал, что эта ночь останется с ним надолго. Не из-за протоколов, не из-за спасенной жизни, а из-за ее глаз, в которых бушевал шторм, и из-за ее слов, которые задели что-то внутри, что он давно считал спящим.
Алексей никогда не был человеком эмоций. Он родился в маленьком городке, где жизнь текла так же медленно, как река за окнами их старого дома. Дома, где пахло свежесваренным борщом, где мать, учительница литературы, раскладывала на столе тетради с красными пометками, а отец, инженер, чинил что-то вечно ломающееся – то радиоприемник, то велосипед, то старый телевизор. Их жизнь была простой, упорядоченной, и Алексей с детства усвоил главное: хаос опасен, а порядок спасает. Порядок в мыслях, в делах, в жизни. Это было его якорем, его родником – чистым, холодным, надежным.
Он стал врачом, потому что это было логично. Спасать людей – это порядок. Реанимация – место, где хаос отступает под натиском четких действий: укол, разряд, вдох, снова укол. Алексей любил свою работу. Она была как он сам: холодная, прозрачная, необходимая. Он не искал в ней славы или благодарности – только смысла. Когда пациент открывал глаза, когда сердце снова начинало биться, он чувствовал, что мир на мгновение становится правильным. Но он знал, что родник не может дать тепла. И это его устраивало.
Его коллеги шутили, что он – машина. «Ты как робот, Леш, – говорил Игорь, хирург с соседнего отделения, хлопая его по плечу. – Спасаешь людей, а сам будто не живешь». Алексей улыбался в ответ, но не спорил. Жить для него означало делать дело, которое имеет значение. Любовь, страсть, драмы – это было для других. Для тех, кто готов утонуть в своих чувствах, как в океане. Он же предпочитал оставаться на берегу.
Кирилл появился в его жизни еще в университете. Они встретились на первом курсе, на лекции по анатомии, когда преподаватель, сухонький старичок с седыми бакенбардами, заставил их заучивать названия костей на латыни. Алексей сидел в первом ряду, аккуратно записывая каждое слово, а Кирилл – где-то в середине аудитории, с ногами на стуле, жевал жвачку и рисовал в тетради какие-то схемы. Потом они оказались в одной группе на практике, и Кирилл, с его мягкой улыбкой и привычкой говорить чуть тише, чем нужно, стал для Алексея чем-то вроде тени – ненавязчивой, но всегда рядом.