И я смотрела эту чёртову серию, пытаясь не замечать, что никто рядом вообще не дышит, не двигается, не смеётся.
Он ушёл.
Не в шутку.
По-настоящему.
– Ты не можешь сидеть здесь, понимаешь? – сказала я вслух, а сама пыталась удержать слёзы.
Его нет. Не в этой жизни, не в сериале.
– Глупая ты.
Он не ответит.
Всё.
Так.
Теперь я одна.
Экран мерцал. Проклятая пустота внизу.
Телефон зазвонил в самый драматичный момент. Я вздрогнула. Имя на экране – "Мама". Ну конечно.
– Варя?
Я не люблю, когда меня спрашивают, я ли это. Особенно, если я только что дважды сбросила вызов.
– Угу.
– Ты ела?
Классика.
– Мам, у меня траур, не грипп.
– Не остри. Организм в стрессе, надо поддерживать. Я сварила суп, могу привезти.
Я посмотрела на диван. Там лежал плед, под которым он обычно прятался, когда делал вид, что «у него депрессия и он нуждается в ласке».
– Не надо. Я справлюсь.
– Варя, ты не должна быть одна.
– Я не одна. У меня тут тридцать три обезглавленных персонажа и драконы.
Пауза. Мама вздохнула.
– Я серьёзно. Я понимаю, что тебе тяжело…
Вот в этот момент я всегда напрягаюсь. Когда кто-то говорит, что понимает. Потому что не понимает никто. Даже я не понимаю. Я просто дышу – по привычке.
– Мама, давай не будем.
– Варюша…
Ужасное слово. Как «перекись» или «футболка с пайетками».
– Ты сильная, я знаю. Но не надо быть сильной одной.
Мама, конечно, хотела помочь. Как могла. Просто все её «как могла» – это борщ, укутаться, молиться, и «время лечит».
А мне хочется разбить эту чашку с краем и кричать:
– НИ-ЧЕ-ГО ОНО НЕ ЛЕ-ЧИТ.
Но я не кричу.
– Мам, давай я тебе перезвоню.
– Хорошо. Только, Варя…
– Что?
– Помни, ты не одна.
– Спасибо.
Я сбросила вызов и уставилась в экран. Джон Сноу лежал в луже крови. Он хотя бы не слышал, как его мама спрашивает, ел ли он. Удачливый ублюдок.
Ночью квартира становится особенно громкой. Слышно, как холодильник дышит, как труба в ванной ворчит, как будто тоже не справляется с утратой, как пол скрипит под пустотой. Я лежу на кровати и не сплю. Вернее – лежу на своей стороне. Его – пустая. Простыня даже не помялась. Он всегда спал с правой. Чуть на боку. Обнимал меня, как будто боялся, что ночью кто-то придёт и утащит. Я тогда смеялась:
– Кому я нужна ночью, кроме тебя?
– Именно. Я не делюсь.
А теперь делишься. С пустотой. С её молчаливым присутствием, которое тяжелее, чем любой человек.