Я пытаюсь закрыть глаза. Считаю баранов. Вспоминаю дыхание рядом. Оно всегда было неровным – как будто он каждый раз забывал, что дышит.
Сейчас ровно. Слишком.
Я бы отдала всё, чтобы он опять сопел рядом, как пьяный кабан, и я могла бы его пнуть.
– Перевернись, задушу, – говорила я.
– О, брутальная ты моя.
Я ржала.
Сейчас я не ржу.
Я уставилась в потолок. Он раньше говорил, что на нём есть пятно, похожее на контур Африки. Я никогда не видела Африку…. но теперь вижу....
Всё, что он видел – я теперь вижу. Всё, что любил – я теперь охраняю. Как цербер. Только охранять больше нечего. Я переворачиваюсь на его сторону. Наволочка пахнет им. И вот тогда, только тогда – выходит один звук. Маленький, сломанный, будто из горла у ребёнка, который не хочет признаваться, что больно.
Всё. Один раз всхлипнула – и хватит, потому что если дать волю, начнётся наводнение, а завтра ведь надо вставать. Надо жить, надо есть, пить, работать, делать вид, что ты – не призрак.
Я снова смотрю в потолок.
– Ты слышишь? – шепчу. – У меня снова бессонница. Где ты там с твоими сказками? Расскажи мне про север и драконов.
Пауза. Тишина.
Я снова на его стороне кровати. Подушка – будто чужая. И в темноте, когда уже почти проваливаешься в сон, мозг, эта гадина, подсовывает тебе не кошмары. Хуже – воспоминания.
Я тогда стояла в супермаркете. Осень, дождь, ботинки промокли. В руках была пачка печенья и сломанный зонт, который я проклинала каждый двадцать седьмой шаг. Он стоял у кассы и смотрел на ценник на шоколад. Поднял взгляд – и прямо на меня.
– А ты, случайно, не знаешь высшую математику?
Я моргнула.
– Только если шоколад – это "икс", а зарплата – "игрек".
– Тогда у нас с тобой общий диплом.
Мы оба рассмеялись. И всё.
Знаешь, это бывает редко – когда смех с человеком не как с продавцом или соседом, а как будто ты… внутри одной шутки.
Он купил шоколад. Я – печенье. На выходе оказалось, что он забыл зонт. Я предложила свой.
– Он сломан.
– Ну, зато это будет сразу проверка на прочность.
Он подставил мне плечо. И мы пошли, вдвоём, под зонтом, который разворачивало, как парус. Мокрые, смешные, чужие.
А потом он сказал:
– Я вообще-то не верю в судьбу, но если она есть – я хочу, чтобы она выглядела как ты. С печеньем и адским настроением.
Я тогда ничего не ответила. Просто посмотрела на него. И вот в этой секунде – всё случилось. Без фейерверков. Без музыки. Просто… как будто вернулась домой, хотя никогда там не была. Он был не герой, он был обычный. С глазами, которые смеялись раньше, чем рот, с руками, которые всегда знали, как обнять, а не просто держать.