"Ну что ж, бляха муха, – подумал он, поднимаясь. – Начну-ка я с малого. С самого безобидного. А там посмотрим, как эти просветленные девчонки запоют".
Он вышел в коридор, где царила та же звенящая тишина. В отличие от его вчерашнего прибытия, теперь по двору сновали монахини, каждая занятая своим делом. Одна поливала цветы, другая с сосредоточенным видом мела двор, третья, кажется, просто медитировала, сидя прямо на камнях. И все они, по мере того как Гром проходил мимо, обменивались с ним взглядами. Не осуждающими. Не испуганными. А какими-то… оценивающими. Это раздражало.
Его взгляд выхватил Сестру Кали. Она сидела на ступеньках старого здания, явно предназначенного для библиотеки, держа в руках толстенный фолиант. Ее тонкие пальцы порхали по страницам, а очки в тонкой оправе сидели на ее бледном носу, придавая ей вид утонченной школьницы.
"Вот она, – решил Гром. – Самая легкая добыча. Запуганная, книжная моль. С нее и начнем наш крестовый поход".
Он подошел к ней, прислонившись к дверному косяку, и окинул ее взглядом, который обычно заставлял секретарш опускать глаза, а официанток краснеть.
– Привет, книжная барышня, – хрипло произнес он, сверля ее взглядом. – Что читаешь, душа моя? Про любовь, поди? Про настоящую, большую любовь, с отрывом башки и прочими прелестями?
Сестра Кали подняла голову. Ее большие, выразительные глаза не выражали ни смущения, ни возмущения. Только то самое безмятежное любопытство.
– Приветствую вас, господин Громов, – ровным, мелодичным голосом ответила она, закрывая книгу. – Я читаю трактат о взаимосвязи феноменов сознания и материального мира. А что касается любви, о которой вы изволили упомянуть, то в рамках буддийской философии она является одним из проявлений привязанности, что, в свою очередь, может привести к страданию. Однако, – она сделала едва заметную паузу, – иногда и в страдании можно найти просветление. Вы с этим согласны?
Гром подавился воздухом. Он ожидал покрасневших щек, заиканий, попыток убежать. Но не лекции по философии привязанности.
– Слушай, Кали, – он махнул рукой. – Забудь про страдания. Какие на хер страдания, когда мужик видит такую женщину? Вот ты, например. Стройная, глаза вот эти… бездонные. И ты тут, в заперти, книжки эти умные читаешь. А жизнь-то мимо идет. Неужто тебе не хочется… – он сделал многозначительную паузу, – не хочется чего-то такого… земного? С придыханием? С мурашками по коже?