Пустяковый вопрос, а не отпускает.
Смешно. Смехотворно даже. И – злился на это. Что за нелепость – стоять перед дверью, не в силах повернуть руку!
– Ну же… – прошептал он. – Пора. Надо спешить.
Спешить.
Куда?
И тут его чуть передёрнуло. Словно чужая, чуждая мысль прошла по телу, "спешить". Куда ему теперь спешить?
Он повернул руку на пол-оборота. Щелчок – глухой, но явственный. Отпустил ключ, вывернул кисть, снова обхватил головку двумя пальцами. Почувствовал, как металл приятно ответил на касание, почти живое тепло.
Докрутил ещё на пол-оборот. Второй щелчок, звонче. Всё. Замок сработал.
Попробовал извлечь ключ – и тут же ощутил: не идёт. Пальцы напряглись, он потянул сильнее. Но тщетно. Ключ словно встал на своё место и стал с замком одним целым. Он дёрнул сильнее – влево, вправо, вверх. Не шелохнулся.
– Вот же… – выдохнул сквозь зубы.
Злоба поднялась, знакомая, упрямая. Горькая – как ртутный привкус на языке.
Может, и не следовало вовсе запирать? Но теперь? Оставить ключ? Просто вот так? Торчащий, как флажок. Настоящее приглашение – заходи, кто хочет.
Рука вновь обхватила ключ серьезней. Он дернул с силой, с резкостью, с ожесточением, будто в этом ключе – всё, что не получалось в жизни. Все неудачи, все разочарования собрались в один единственный ключик и, заигрывая и насмехаясь, ты не смог тогда, ты не сможешь и сейчас.
А ключ не шевелился. Издевался над ним словно стал частью замка.
В этот раз унять злость не удалось. Что-то внутри сорвалось – быстро, резко, без предупреждения.
Он отпустил ключ, отступил на полшага назад и с хриплым звуком ударил раскрытой ладонью по двери. Раз. Второй.
Гулко, с обидной бесполезностью.
Дверь – дубовая, окованная тяжёлым уголком – даже не шелохнулась. Лишь равнодушно откликнулась эхом, глухо прокатившимся по лестничной клетке.
Она выстояла. Как всегда.
А вот рука Николая наливалась болью. Кожа разом пылала, в пальцах – горячий гул. В это мгновение – боковым зрением – он уловил движение. Дёрнулся. Резко. Вжимаясь спиной в дверь, будто хотя проникнуть сквозь.
Но это была всего лишь Антонина Павловна, соседка, живущая этажом выше.
Когда-то – женщина крепкая, голосистая, с тяжёлым шагом. Теперь – ссутулившаяся под гнётом лет старушка в выцветшем пальто и кружевной перчатке. Ничего страшного в ней не было.