Но сегодня…
Тёплый, только что из руки, ключ вдруг обжёг холодом. Николай поёжился.
Один пролёт вниз. Пара десятков ступеней. Он спустился на низ, подошел к выходу из парадной, слабо освещенной еле тусклой лампой. Он стал перед выходом. Старая дверь, ведущая на улицу, давно не открывалась без сложностей. Она всячески сопротивлялась – скрипела, словно запрещая человеку покидать свои пределы.
Николай толкнул её. Не поддалась. Приложился плечом, навалился – и не столько вышел, сколько вывалился на улицу, чуть ли не спотыкаясь о порог, пересекая черту невозврата.
Солнца не было. Всё небо было затянуто ровной, матовой серостью, глухим, безликим, монотонным полотном. Ни просвета. Ни направления. Взгляду даже зацепиться не за что.
Но для затворника и это было ослепительно.
После полутьмы парадной, где одна жалкая лампа висела в подкопченном плафоне под самым потолком, – даже эта серая высь резала глаза. Он зажмурился. Прикрыл лоб рукой. И тут понял, что мешало открыть дверь с первого раза.
Ветер.
Резкий, северный, промозглый. Он хлестнул под распахнутое пальто, лизнул ключ на груди, пробежался по коже, ощетинивая еле заметные волоски, – и остался. Как незванный гость.
Он машинально вцепился в полы пальто, прижал их к груди, будто хотел затолкать себя обратно внутрь. Ветер уже облизал шею – сырой, цепкий. Ключ, висевший на шнурке, хлестнул по груди, ледяной, вгвоздился в самое нутро.
Пробежало легкими тонкими пальчиками по позвоночнику, скользнули под кожу и сжались – крепко.
Свет уже не мешал. Он померк. Николай отнял руку от лица и поспешно, но неуклюже, начал застёгивать пальто. Пуговицы не слушались. Петли были холодны и жёстки.
Момент был упущен.
Холод уже вошёл – не гость, не вор, а как старый знакомый, которого не ждали, но который всё равно пришёл и остался, хозяйничая и располагаясь тут, как ему угодно, не боясь осуждения со стороны хозяев. Старый знакомый.
А ведь был апрель.
Но зима никуда не уходила. Она вцепилась в этот город, в его мостовые, в его набережные, в реку, в ржавые трубы ливнёвок, в старые дома с осевшими фасадами.И держала. Мёртво.
Парадная Николая выходила прямо на набережную, узкая и промозглая, влажная – она тянулась вдоль неровных рядов старых доходных домов, похожие на облупленные, тусклые, несущие на себе каждый свой собственный отпечаток времени.