Как всегда, это было волшебно.
Когда мгновения острейшей эйфории миновали, Якоб вновь обрел возможность осмысленно воспринимать реальность. Зрение сделалось острее, краски воспринимались ярче, контраст был выше. Якоб ощущал пряный коричный аромат фейл и слышал, как пульсируют аорты ее тела и ног, гоня гемолимфу к трахеям.
Спустя секунды, потребные ферментам слюны серотто на то, чтобы с током крови распространиться по всему телу и омыть мозг, к нему пришло понимание задачи. Он встрепенулся, отер тылом кисти безвольно увлажнившиеся губы, и серотто наполнила его зоб остро пахнущей творожистой массой программы.
Фейл посторонилась, когда он прошел мимо ее жесткого хитинового тела, и бесшумно последовала за ним под навес столовой.
Люди в опрятном, хоть и не новом, камуфляже отложили предметы, которые разбирали, чистили и собирали вновь. Десяток лиц, в выражении которых читался тот голод, что сам он утолил минутой раньше, обернулись к нему.
Якоб каждый раз ловил себя на мысли, что он смотрится в десяток зеркал разом.
Они обступили его, вытягивая шеи, словно голодные птенцы, и он отрыгнул порцию инструкций, распоряжений и приказов в каждый из жадно распахнутых ртов.
Возвышаясь над ним башней из перламутрового хитина, фейл бесстрастно наблюдала за тем, как ее раб программирует свой взвод.
***
Керст жил в лачуге из пустых коробок в тесном переулке на задворках бывшей торговой площади в районе Сюйдзяхуэй.
Неподалеку царапал тучи шпилями парных башен старый католический собор св. Игнатия Лойолы, слепыми глазами разбитых телескопов таращилась в небо Шанхайская обсерватория и спал в могиле пятое столетие подряд бывший хозяин здешних земель.
Тут же, в тени перекрытий расколотого купола торгового центра, пряталась лаборатория, в которой Керст работал последние годы. На стеллажах рядами стояли стеклянные ящики, в которых рождались, жили и умирали поколение за поколением бабочки и многоножки, пауки и мечехвосты, мухи и странные сознания, названий которых было не отыскать в старых, изданных до Сошествия серотто, справочниках по энтомологии.
Керст не помнил, кто нанял его. Он не знал, на кого работает. Более того – воспоминания о проведенном на работе дне стирались из его памяти, стоило ему переступить порог лаборатории. Он не знал даже, в чем заключалась его работа там. Впрочем, спросить его об этом все равно было некому.