– А вы смелый, Андрей Григорьевич, – восхищённо воскликнул Мещерский, протягивая мне рюмку, доверху наполненную. – Напугал нас этот Гришка!
– А чего он, простите, по лесу-то с топором бродит? – спросил я, принимая рюмку, но пить не торопясь.
– Кто ж его знает, – отозвался уже начальник милиции. – Уже не первый год замечаем его в лесу. Так-то он безобидный. Жалко парня. Семья-то приличная, Лазовские. Уважаемые люди у нас. Но… вот дал бог им сына.
– И что, насколько он слаб умом? – уточнил я.
Ответил мне сухонький мужичок в очках, носивший аккуратно подстриженные усы и щеточку бородки. По его ответу я понял: медик. Ну, а учитывая, какой контингент здесь собрался, можно предположить, что главврач, не меньше.
– У него классическая олигофрения. Стойкая умственная отсталость врождённого характера, – вещал «профессор». – Либо генетика дала, так сказать, сбой, либо внутриутробная патология. Судя по всему, степень умеренная. Развитие – как у ребёнка лет шести-восьми.
– Восьми? – переспросил я. – А разговаривать не умеет.
– Наш Гриша Лазовский умом не блещет, но говорить может, – заверила медицина, похрустывая грибочком. – Речь, конечно, бедная, логика примитивная. Но имеется.
– Ему бы подлечиться. Орал так, будто режут.
– Больные с подобным диагнозом, бывает, издают такие вот истошные вопли. Но, уверяю вас, Андрей Григорьевич, Лазовский-младший совсем не опасен, но и самостоятельной жизни не ведёт. Его семья о нем заботится.
– Так заботятся, что ночью в лес с топором отпускают?
Я покачал головой, а про себя подумал – странное место этот Нижний Лесовск. Люди пропадают, озеро темнеет ни с того, ни с сего, дурачок с топором по ночам шастает. И никто, вроде, не удивлён. Всё как будто в порядке вещей.
Окружающие, заметив мою настороженность, стали наперебой уверять:
– Да он добрейший парнишка, Андрей Григорьевич.
– С ребятишками в войнушку играет.
– На речке червей копает, рыбачкам помогает.
– Только бы дали удочку подержать да леща вытащить. На всё готов.
Тем временем застолье продолжалось. Тосты шли один за другим. Каждый считал своим долгом мне подлить, будто сговорились: споить москвича любой ценой. Я вежливо принимал, но больше налегал на закуску – жирную баранину, соленья, сёмгу, чтобы не окосеть. Пару раз и вовсе незаметно вылил рюмку под стол – в траву, как в воду.