Они рванули сквозь хаос. Мимо капсул, где спящие бились в конвульсиях, испуская беззвучные крики. Мимо Корректоров, которые, дезориентированные галлюцинациями и сбоями в своих имплантах, стреляли в фантомы или падали, схватившись за головы. Воздух гудел от инфразвука и воплей системы. Арк бежал, превозмогая боль, Вея – его внутренний компас, безошибочно ведущий к зияющему черному проему Шахты Переноса.
Они были в метре от входа, когда пространство перед ними сморщилось. Воздух стал вязким, как желе. Из ниоткуда, словно материализовавшись из самого кошмара Улья, появился Глеб. Его черная водолазка и кожаная куртка были безупречны. Его лицо – все таким же спокойным, интеллигентным. Только глаза горели холодным белым пламенем, усиленным до нечеловеческого уровня близостью к Ядру.
– Попытка достойна… изучения, – произнес он, и его голос был уже не хором, а ледяным скрежетом тысяч голосов одновременно, эхом раздавшимся по всему Улью. – Но игра окончена, Вирус. И ты, Призрак.
Он поднял руку. Белая точка на ладони вспыхнула, нацелившись не на Арка, а… внутрь него. Прямо туда, где была Вея!
– АРК! – Мысленный крик Веи был полон невыразимого ужаса. Арк почувствовал, как что-то огненное и чужое врывается в его сознание, пытаясь выжечь, выдрать с корнем ее присутствие. Это была не просто атака. Это была хирургическая операция по удалению Веи прямо из его мозга! Боль была запредельной. Он рухнул на колени, завывая, его собственный Имплант пылал адским огнем. Он видел, как образ Веи в его сознании – ее темные глаза, ее улыбку – начинал распадаться, как пепел на ветру.
– НЕ ОТДАМ ТЕБЯ! – зарычал Арк не своим голосом, собрав всю ярость, всю боль, всю отчаянную любовь к этой невозможной, трагической связи, что возникла между ними в его разуме. Он бросился не от луча, а навстречу Глебу, используя последние силы. Не для атаки. Для объятия. Безумного, отчаянного.
Он вцепился в Глеба. Физически. Его руки обхватили торс Глеба, его лоб уперся в грудь убийцы Веи. В этот миг физического контакта, через бешеный импульс атаки Глеба, через адскую боль стирания Веи, произошло невозможное.
Арк увидел. Не глазами. Почувствовал. Глубоко под пламенем «Протокола Стержень», под слоями стертой личности, под холодом машины… остаток. Искру. Крошечную, угасающую искру того самого Глеба. Того, кто любил Вею. Искру, запертую в вечном, немом ужасе от того, что он натворил, от того, кем стал. Искру невыносимой боли и бесконечного стыда. И в этой искре – узнавание. Узнавание Веи в агонии Арка. Узнавание своей вины.