Явился мой брат, воды не принес, забыл, но мать сказала, что ничего страшного, значит, будем пить обычную воду, как она ее называла, а Марк поставил роскон[11] на кухонный стол.
– Ох, боже мой, – начала мать, – кому же выпадет платить в этом году?
Каждый год в День волхвов она произносит эту фразу, чтобы добавить семейному сборищу эмоций; она всегда держалась за традиции, на все праздники неукоснительно соблюдала ритуалы. Казалось, это дает ей ощущение принадлежности к чему-то большему, а может, контроля.
Фигурка короля, спрятанная внутри роскона, всегда доставалась моей бабушке, матери моей матери, будто та владела каким-то секретом. Затем бабушка увенчивала голову картонной короной – у нас осталось множество ее снимков в короне, по одному на каждый год, пока она не умерла и трон не опустел.
Перед тем как разрезать роскон, мать произнесла другую фразу, также составлявшую часть ежегодного ритуала: «Посмотрим, как бы кто не проглотил боб, только б не платить». Затем она принялась резать, то и дело притворяясь, что роскон не режется, потому что нож уперся во что-то твердое, таким образом намекая нам на местоположение боба или короля.
На сей раз фигурка впервые досталась моей матери: рыжебородый волхв Гаспар в пластиковом пакетике, весь в ошметках теста. А боб достался моему брату.
– Платить тебе, Марк.
Раздался смех, моя мать торжественно возложила себе на голову тиару из золоченого картона, а бедный Гаспар остался лежать на кусочке засахаренной айвы у нее тарелке. Так она и сидела некоторое время – с распущенными волосами, без черной бархатной резинки, зато в короне. Я смотрела, как она говорит, быстро-быстро жестикулируя, – на противоположном конце стола, самопровозглашенная королева. Так оно и было всегда.
После того как мы убрали со стола, Марк захотел посмотреть на фотографию моей семьи. Он с удивлением спросил, кто снимал, и сказал, что фотография ужасно грустная, хоть он и сам не понимает почему.
– Может, дело в маме, в этом ее выражении… смирения? А отец твой вроде очень доволен, правда?
Тут на кухню вошла моя мать, я спрятала фотографию, а она спросила, заберем ли мы оставшиеся каннеллони. Мы с Марком хором ответили, что нет, что уже никаких сил нет ни есть, ни праздновать.
– Ну тогда придется мне их выбросить.
– Нет, мам, ну если так…