Он развернул пергамент, и Устинья увидела выцветшие буквы, похожие на следы птичьих лап.
– «Была девица Феозва, – начал Евтропий, водя пальцем по строчкам, – дочь кузнеца из Мологи. Полюбила парня с Чудского берега, да отец замуж за рыбинского купца прочил. В ночь перед свадьбой сбежала она в лес, да так рыдала, что земля разверзлась и родник забил. А наутро нашли ее на камне, седую, будто столетнюю. Говорила: «Земля плачет моими слезами, и я останусь тут, чтоб слушать». Построила келью, а потом и монастырь…»
Устинья присвистнула, подтянув ноги к груди. За окном зашумел ветер, и в щели ворвался запах мокрой коры и дыма где-то жгли костры .
– И что, правда вода там горькая? – спросила она, ковыряя ногтем занозу в лавке.
– Сама проверь, – учитель подал ей пузырек с мутной жидкостью. – Набрал у монастырского родника.
Девушка пригубила и скривилась:
– Тьфу! Как полынь.
– То-то, – Евтропий убрал пузырек, – легенда гласит: пока монахини молятся, вода горчит. Перестанут станет сладкой. Но тогда… – Он замолчал, глядя на красный крест на карте.
Вдруг с улицы донесся топот. В дверь, не стучась, ввалился Пантелеймон, рыбинский инженер, в кожаном пальто, пахнущем бензином и железом. Его лицо, гладкое, как отполированный камень, покрылось испариной.
– Гражданин Вольский? – бросил он, окидывая взглядом лачугу.
– Вам известно, что ваши «исследования» противоречат планам развития региона?
Евтропий медленно поднялся, выпрямив спину. Его кафтан, мешковатый и потертый, вдруг показался Устинье доспехами.
– Мои исследования, гражданин инженер, – ответил он, растягивая слова, как смолу, – про то, что было до ваших планов. И что будет после.
Пантелеймон усмехнулся, доставая из портфеля бумагу с печатью:
– Вот распоряжение. Все архивы монастыря под комиссарский контроль. Ваши сказки нам не нужны.
Когда он ушел, хлопнув дверью, Устинья заметила, как дрожат руки учителя. Он снял очки, протер их тряпицей, и вдруг его голос стал глухим, как подземный родник:
– Слушай, дитятко. Феозва не просто так седой стала. В легенде говорится: «Белая гривна знак печали земли». Когда вода поднимется… Он оборвал мысль, сунув свиток обратно в ларец.
Устинья вышла на крыльцо. Солнце садилось за монастырские купола, окрашивая их в кровавый цвет. Где-то вдали, за лесом, застучали топоры рыбинские рабочие начинали разметку. Воздух пахнул тревогой.