Теперь же он смотрел на Маргариту, не боясь больше ее глаз. Что-то внутри Могильного обманчиво советовало ему не поддаваться сомнениям, и, напрягая все силы, продолжать глядеть в эти страшные черные очи, пока женщина сама их не отведет. Он был так в себе уверен, что от этих чудовищных усилий ноздри его горбатого носа стали раздуваться, как у быка, но Кондрашкину почему-то это не испугало, а наоборот позабавило. Она хохотнула, будто ей вспомнилось что-то смешное про этого жалкого докторишку, и он, услышав этот короткий смешок, вдруг как-то погрустнел и даже обмяк. Маргарита почувствовала, как он ослабел и вот-вот должен был вскрикнуть от боли, которая уже пронзала все его тело стальными иглами, хотя Могильный терпел, сколько мог. И тут его «бычий» нос стал вдруг «добрым» и мягким, а глаза, секунду назад напряженно глядевшие на Маргариту, уставились, с виноватым видом, в пол, как это произошло вчера, когда она пришла к нему в кабинет, а этот червь вздумал над ней посмеяться.
Он все еще держался на ногах, что несколько удивило Маргариту, но, когда через минуту после переглядок, у Могильного пошла изо рта белая пена и закатились глаза, Кондрашкина, наконец, выдохнула, и «отпустила» «много улыбчивого» мерзавца. Доктор схватился за горло и упал на колени. В следующую секунду он рухнул на кровавый пол рядом со своей мертвой медсестрой, а тело его забилось в жутких конвульсиях. Санитары стояли чуть поодаль, разинув рты: они не знали, что делать – кроме, как таскать носилки, они больше ничего не умели.
Маргарита вновь легла на подушку, моля о том, чтобы Могильный не поднимался как можно дольше. «Ведь, эта скотина будет мне мстить», – подумала она, и ей вновь захотела встать с кровати, чтобы уйти отсюда прочь. Не обращая внимания на то, что ее ноги по-прежнему не шевелятся, она, подвинув свое туловище ближе к краю кровати, зацепилась пальцами за решетчатое изголовье. Сделав усилие, Маргарита подтянулась на пальцах и опустилась на острый железный край ложа, едва прикрытый простыней: узкого матраса не хватало, чтобы полностью накрыть скрипящую сетчатую раму, и Маргарита ойкнула от боли, когда стальное ребро рамы вдавилось в плечо, бок и бедро. Наконец, она вытолкнула себя наружу и грохнулась на пол. «Какая я дура!» – подумала она, но это была мимолетная мысль. Следующей мыслью был приказ успокоиться и взять себя в руки. Она не видела, как за ней наблюдают чьи-то глаза, буквально напитанные ненавистью…