И пусть даже ему всё это померещилось, тем не менее, он был твердо уверен, что за тот миг, когда моргнул свет, он успел заметить каких-то людей, находившихся в тесном помещении в паре метров от него. В другое время это бы его испугало, но сейчас толстяк не испытывал ни малейшего страха, перебившегося дикой усталостью – она так и не прошла, несмотря на крепкий сон, однако появилось дикое любопытство: где же он, черт возьми, оказался?
И только сейчас до него стало доходить, что те звуки, которые он изредка слышал, издавались теми людьми, сидевшими напротив него среди каких-то обломков.
Тут снова включился свет, и Трясогузов опять не смог сдержаться, зажмурившись, как можно сильнее. Про себя он успел подумать, что чему, мол, быть, того не миновать: если он не успеет ничего разглядеть – ничего страшного. По большому счету, если его до сих пор никто не тронул – не тронет и сейчас.
Он спокойно открыл глаза, стараясь бурно не реагировать на всякого рода неожиданности.
То, что он увидел, развеяло всякие опасения: действительно, он находился в тесной комнате, похожей на лабораторию, бывшей в таком виде, словно здесь прошел ураган. И да, она была битком набита людьми, как он и предполагал, доверившись мгновенному отпечатку картинки на сетчатке своих глаз. Повсюду валялась сломанная мебель; сваленные в кучу покореженные аппараты; куски бетона. Трясогузов инстинктивно посмотрел наверх: ну, так и есть – рухнула часть потолка.
Люди сидели вдоль этих обломков напротив него, а рядом, по правую руку, дремал какой-то старик. Значит, вот куда он попал! Только одно оставалось неясным: сам он сюда прийти не мог – это точно, но тогда получается… Ну, и что же получается? Трясогузов озадаченно потер лоб, стараясь хоть что-нибудь вспомнить, но все было тщетно. Надо хотя бы воскресить в памяти то, что было незадолго до того, как он оказался тут, на полу среди обломков. Вот для этого нужно напрячься чуть сильнее, чем, если бы ему пришлось вспоминать свое славное имя. Трясогузов плюнул три раза через плечо: в его состоянии немудрено было и позабыть собственное имечко, а шутить с такими вещами – опасно для жизни.
Мало-помалу мозг его просыпался, подкинув толстяку первое яркое воспоминание – его детскую кличу «Весельчак». Ну, и на том спасибо!
Тряхнув головой, Трясогузов, откашлявшись для приличия, да и для голоса, спросил тех, кто сидел в трех метрах от него: