Если его взор пал на чан для дегтя, Богдан, указывая на него своим Громобоем-косой, прошептал, задыхаясь от волнения:
– Ага! Се Котел Смоляной, из коего Чернобог пагубу на землю нашу изливает! Видишь, как щупальца его тонкие (шесты) свистят на ветру, злобу свою источая! А гул, что из чрева его доносится – то души стонут, им поглощенные! И смрад вокруг – то дыхание его адское!
Его ноздри раздувались, словно он вдыхал не просто едкий запах дегтя, а саму эссенцию древнего зла.
Если же перед ним предстал старый стог сена, его интерпретация была не менее эпической и совершенно иной:
– Зри! Се Курган Поганый, где нечисть лесная сбирается на свои шабаши мерзопакостные! Чуешь, как шуршат они там, в недрах его гниющих, козни свои строя против люда православного? А искры, что взлетают от него – то не былинки вовсе, а очи их злые, высматривающие жертву! И смрад гнилостный – то дух их нечестивый!
И неважно, что «Котел Чернобога» был всего лишь заброшенным чаном для дегтя, а «Курган Поганый» – обычным стогом прелого сена. Для Богдана все было ясно и недвусмысленно. Враг был обнаружен. Имя ему было Легион (или, по крайней мере, очень многообещающее нечто). Оставалось лишь его повергнуть. И это, судя по выражению его лица, обещало быть зрелищем, достойным занесения в анналы (или хотя бы в отчет местного урядника о нарушении общественного спокойствия).
Часть 3: "Славная битва".
И вот, миг настал. Богдан, исполнившись ратного духа до самых краев своего чугунка-шелома, который от избытка чувств съехал ему уже на левое ухо, издал боевой клич. Звук, вырвавшийся из его груди, был чем-то средним между воплем берсерка, забывшего слова заклинания, и попыткой напугать стаю ворон с помощью очень громкого «Кыш!». Что-то вроде: «За свет белый, против тьмы… э-э-э… вот этой вот… черной (или сенной)! И да рассыплется враг, аки… аки труха от старого пня, когда его дятел долбит!.. Силою… э-э-э… Святогора… аль его коня!.. Не помню точно!»
Свидетелей, к счастью или к сожалению, по-прежнему не было. Только пыльный пустырь, ветер, да многообещающий «противник».
Если объектом атаки был старый чан для дегтя, Богдан, размахивая своим Громобоем-Карателем (который теперь, казалось, жил собственной жизнью, пытаясь вырваться из неумелых рук), бросился на «Котел Смоляной», как Давид на Голиафа (только без пращи и с куда меньшей точностью).