3.
За стеной, на кухне, где запахи вчерашнего ужина еще боролись с ароматом завариваемого цикория – кофе в их доме был непозволительной роскошью, – двигалась Людмила Прилукина, мать Стаса. Ее движения были резкими, отрывистыми, словно она постоянно с кем-то спорила, даже когда оставалась одна. Высокая, когда-то, наверное, статная, а теперь сутулая, с лицом, на котором усталость и разочарование проложили глубокие борозды, она напоминала птицу с подбитым крылом – все еще гордую, но уже обреченную.
Людмила бросила короткий, привычно-тревожный взгляд на плотно закрытую дверь комнаты сына. Оттуда не доносилось ни звука, кроме этой въедливой, писклявой музыки, которую Стас иногда включал, словно специально, чтобы действовать ей на нервы. Тишина из комнаты сына была для Людмилы хуже любого шума. Тишина означала, что он снова там, в своем мире, с этими своими бумажками и карандашами.
– Опять малюет, – пробормотала она себе под нос, ставя чайник на плиту с такой силой, что он звякнул. – Лучше бы уроками занялся, нелюдим. Кому нужны эти каракули? Только бумагу переводит да зрение сажает.
Ее пальцы нервно стиснули край кухонного стола, покрытого старой, потрескавшейся клеенкой с выцветшими ромашками. Когда-то, очень давно, когда Зареченск еще казался ей не клеткой, а стартовой площадкой, она сама мечтала. Не рисовать, нет. Людмила хотела танцевать. Видела себя на сверкающей сцене, в лучах софитов, легкую, как перышко. Но жизнь, как это часто бывает, распорядилась иначе: ранняя беременность, муж, сгинувший в тумане очередного запоя, вечная нехватка денег и этот город, который, казалось, высасывал все краски, все надежды, оставляя лишь серый пепел будней.
Теперь она боялась, что сын повторит ее путь – путь нереализованных талантов, ведущий прямиком в никуда, в это самое зареченское болото. Только его «талант» казался ей еще более бесполезным, даже опасным. Эти его рисунки… Иногда, убираясь в его комнате, она украдкой заглядывала в альбомы. И ей становилось не по себе. Лица, которые он рисовал, были не просто уродливыми или странными. В них было что-то… живое. Что-то, что смотрело на нее из глубины листа, и от этого взгляда по спине пробегал холодок.
– Стас! – крикнула она, не повышая, впрочем, голоса. – Завтрак скоро. И выключи ты эту свою дребедень!