В десять часов детей уложили спать. Перед сном Дора, вспомнив «Отче наш», который постоянно читала бабушка, решила помолиться и упросить Господа, чтоб Генка умер от крапивницы, и после чего благополучно уснула.
Проснулась она от странного шороха. В комнате, где спали дети, сидели непонятные чужие люди, некоторые были в милицейской форме. Разглядела Дора и несколько человек из компании взрослых, но лица их тоже казались чужими. У медсестры тёти Оли были красные в чёрных разводах глаза и сбитая набок причёска. Генкин папаша прижимал к груди Генкину мамашу, а та, уткнув лицо ему в грудь, всхлипывала и дрожала. Люди тихо переговаривались, женщина в милицейской форме что-то царапала в тетрадке.
Подробности произошедшего в новогоднюю ночь стали известны ей от Генки, который подслушал разговор родителей и из отдельных, выхваченных ухом фраз, воссоздал всю картину. Округлив глаза и раздувая щёки, Генка рисовал ужасы трагедии, преувеличивая детали и нагоняя страху.
Шампанское, вино, водка – всё смешалось в единый алкогольный коктейль, который разогревал, веселил, будоражил. Праздничный угар набирал обороты, как вдруг выяснилось, что часть алкоголя забыли в гараже. Обрывать веселье, которое только вошло в стадию разгара, не хотелось, к этому моменту разгорячённая компания вошла в раж, вот и решили прокатиться до города, забрать забытый ящик водки и вернуться. Состояние «нестояния» никого не пугало и не останавливало, а даже наоборот, придавало лихости. В старый «жигуль» набилось аж восемь человек. Женщины разместились на коленях у мужчин, за руль сел отец Доры.
Набитый до отказа автомобиль нёсся со скоростью 100 километров в час, пока его не занесло на скользком повороте. Машину развернуло и выбросило на фонарный столб. Две женщины и один мужчина ещё до удара вылетели в открывшуюся дверь, что хоть и сильно покалечило, но спасло их от неминуемой смерти. Остальные впечатались в бетонный столб. Из пяти человек в живых осталась только красавица и хохотушка Людмила, у которой через месяц должна была быть свадьба с Сашкой. Расплющенное всмятку Сашкино тело два часа выковыривали из искорёженного металла. Самой Людмиле, не считая ссадин и царапин, всего лишь оторвало ухо.
– И ещё она откусила себе кончик языка, – смаковал подробности Генка. – Так ей и надо! Она меня конопатым дразнила и ржала при этом. Думала, я ей прощу? Фигушки. Теперь ржать перестанет, язычок-то укоротило. А всё благодаря твоему папаше, Брунгильда.