Я тронула его жесткий подбородок. Щетина тут же кольнула кончик пальца, и я одернула руку.
– Это невозможно.
Эти морщинки на его лице от постылой жизни… за несколько дней они стерлись из моей памяти. Я даже верила, что со временем смогу забыть, сколько их, этих морщинок у него в уголках глаз или возле рта, например.
– Из нас двоих мог выжить только один, – процитировал Давид, – так ты сказала, пока я истекал кровью?
– Я не понимаю… – прошелестела губами.
– Чего ты не понимаешь? – Давид разозлился.
– Как ты смог выжить. Я не понимаю.
– Я расскажу тебе эту забавную историю, когда мы вернемся в Москву.
Давид был зол и еще немного возбужден. Это просто безумие. Он хочет увезти меня обратно? Для чего?
– Здесь мой дом. Я не вернусь в Москву.
– Отныне твой дом там, где я.
Я не сопротивлялась. Сейчас не лучшее время, чтобы перечить мужчине, в которого я стреляла.
Давид стоял близко-близко и напряженно перебирал мои пряди – одну за другой. Позже я поняла, что это был не нежности жест, а обычный обыск. Давид сбросил мою одежду, а теперь искал жучки в моих волосах.
А когда не нашел, то с удовольствием впился в мои губы несладким поцелуем.
Ожесточенно.
Дико.
Жадно.
Как он это умел.
Меня откинуло к стене, и я тихо простонала. Затылок прожгла адская боль, и губы… губы горели огнем.
– Мм…
Давид этим поцелуем будто не наказать меня хотел, а убить. Он вроде и рад прикончить меня, но в то же время Давид нуждался во мне.
В моем теле, в моих ласках… в моей ненависти к нему.
Давид подсел на опасность, которую я излучала для него.
– Жасмин, Жасмин… ты же моя чувственная.
Запах никотина разъедал легкие. Давид много курил, как и в ту ночь, когда мы собирались опоить друг друга вином и заняться любовью еще раз.
Я задыхалась, но поцелуй не прерывала. Напротив: зарылась пальцами в его жесткие волосы и очертила тот самый шрам на его затылке.
Шрам настоящий.
Давид настоящий.
Я боялась в это верить, потому что уже успела измучиться муками совести. Я нахлебалась этим сполна и не представляла, как жить дальше после совершенного деяния.
А теперь Давид берет меня у стены в номере какой-то захудалой гостиницы и обещает устроить ад.
Какой же может быть ад, если он живой, а я не убийца?
Хуже ада совести нет. Наивный…
– Жарко… очень жарко, – я захныкала и, будучи в дурмане, откинула голову назад.