Марчелло не сразу ответил. Он на мгновение опустил глаза к телу Лоренцо, где кровь продолжала медленно растекаться по дорогому паркету, образуя причудливые узоры. Затем поднял взгляд и, не меняя выражения лица, протянул Алессандро свой пистолет.
"Отмёрта, босс. Он слишком много говорил," – произнес Марчелло, и в его голосе не дрогнуло ни единой ноты.
"Значит, надо убрать язык," – кивнул Алессандро, принимая оружие. Его пальцы обхватили рукоять с привычной уверенностью, большой палец автоматически снял предохранитель. Он резко наклонился, левой рукой разжал окровавленные зубы Лоренцо, а правой вставил дуло пистолета глубоко в рот, до самого основания языка. Металл с глухим стуком ударился о зубы. Тело Лоренцо дернулось в последней судороге, затем окончательно обмякло, став просто куском мяса. Запах пороха смешался с медным запахом крови, заполнив пространство комнаты.
"А теперь мне нужен трофей," – произнес Алессандро, вытаскивая нож из шеи Лоренцо с мокрым звуком. Он без колебаний вонзил лезвие в запястье, одним точным движением отделив безымянный палец с фамильным перстнем. Струя крови брызнула на его руку, но он лишь хладнокровно завернул отрезанный палец в шелковый платок и убрал в карман.
Алессандро добрался до дома уже за полночь, тяжело захлопнув за собой массивную дубовую дверь с бронзовой инкрустацией. День выдался длинным – завтра предстояло объяснять отцу ситуацию с Лоренцо, а сейчас нужно было прийти в себя. Он медленно расстегнул окровавленную рубашку, слыша, как ткань с хрустом отлипает от засохшей крови, и бросил ее на мраморный пол прихожей.
В зеркале венецианского стекла отразился его спортивный торс, покрытый сетью шрамов – белых тонких линий на смуглой коже. Каждый шрам был историей, уроком, напоминанием. Свежая рана на плече все еще сочилась кровью – неглубокая царапина, но достаточно болезненная. Он подошел к хрустальной стойке с виски, взял бутылку "Macallan" 25-летней выдержки и вылил обжигающую жидкость прямо на рану. Алкоголь пенился в ране, но ни один мускул на его лице не дрогнул.
Он медленно прошел в Белый зал, и каждый его шаг по мраморному полу отдавался глухим эхом в полной тишине этого таинственного помещения. Это была святая святых его дома – место, куда не ступала нога посторонних уже много лет. Сам дом, стоявший в самом сердце Ольтрарно, скрытый за пятиметровыми каменными стенами , но Белый зал был чем-то большим – не просто жилищем, а тщательно оберегаемым убежищем, куда он приходил только когда требовалось восстановить душевное равновесие.