Проснулась я от обволакивающих, умопомрачительных запахов, доносившихся из кухни. Запах жареной картошки, шкворчащего сала, свежего хлеба – всё это разом ударило в нос, пробуждая в одно мгновение. Протерев глаза тыльной стороной ладони, я встала с дивана, который клялся и божился сломаться под моими движениями, и направилась туда, словно ведомая невидимой, но очень мощной силой голода. На кухне, у старой газовой плиты, дед Тихон, склонившись над старой, видавшей виды сковородочкой, поджаривал картошку с аппетитно шкварчащим салом. Картошка тихонько ворчала и шипела, покрываясь золотистой корочкой, а вкусные, дурманящие запахи разносились по всей маленькой квартирке, наполняя её уютом и каким-то давно забытым теплом.
– Му-му-му-му-му, какая вкуснота! – протянула я, не в силах сдержать животного восторга, предвкушая предстоящий завтрак.
– Садись, Маргоша, – сказал мне старик, не отрываясь от плиты, его морщинистое лицо было сосредоточено.
Я бездумно плюхнулась на стул всем своим весом, и тот жалобно скрипнул, угрожая развалиться. – Эй ты, дурная! – прикрикнул он на меня, резко повернувшись, и в его глазах мелькнула озорная искорка. – Ты так сломаешь все стулья в этом доме!
– Тихон, ты купил мне вещи? – поспешила я спросить, чтобы сменить неловкую, но забавную тему и узнать главное.
– Да, Маргоша, купил вещи, купил продукты, – кивнул он, ставя сковороду на стол. – Узнал, как у нас с тобой обстоят дела. Сейчас поедим и поговорим, всё обсудим.
Положив передо мной целую горку золотистой, румяной картошки на сальце, которая буквально истекала ароматным жирком, Тихон тут же поставил рядом кружку с горячим, крепким чаем и щедрый ломоть свежего хлеба. Я не стала его дожидаться, не церемонилась, а принялась всю эту вкусноту уплетать за обе щеки, жадно, без всяких церемоний, словно ела в последний раз.
– Какая быстрая, – сказал Тихон, наблюдая за мной, его губы растянулись в лёгкой улыбке. – Ты хоть жуй, не глотай! Подавишься ещё.
За столом опять воцарилась тишина, плотная и ощутимая. Лишь цоканье вилок и ножей о тарелки, мои жадные вздохи и редкое кряхтение Тихона нарушали нашу утреннюю тишину, создавая странный, но уютный аккомпанемент завтраку.
Закончив есть, Тихон тяжело вздохнул, вытер губы рукавом и посмотрел на меня. Его взгляд, до этого спокойный и даже немного отеческий, стал серьёзным, пронзительным, словно он пытался заглянуть мне прямо в душу, увидеть каждую мысль.