Если бы перемены длились вечность, я бы изучил каждую её ресницу как трактат, каждую веснушку – как карту неизвестных земель.
После уроков я ждал у ворот, прислонившись к кирпичной стене, которая дышала холодом сквозь пальто. Родители забирали детей, их объятия напоминали скреплённые скрепками документы – аккуратные, предсказуемые. А мы с тобой – черновик, где каждая помарка становится частью сюжета.
И вот – она. Тёмно-синее пальто, поглощающее свет, как космическая бездна. Алый шарф, обвивший шею – капля крови на снегу. Шапка с помпоном делала её похожей на эльфа, заблудившегося в мире формул и расписаний.
– Готова? – спросил я, будто предлагал прыгнуть в кратер вулкана.
– Вперёд! – её голос звенел, как серебряный колокольчик в ледяном воздухе.
Мы зашагали по тротуару, где лужи отражали небо, словно осколки разбитого зеркала.
– Литература… – начала она, вдыхая пар от дыхания, – это ведь не просто книги. Это крики душ, законсервированные в чернилах.
Я кивнул, подбирая слова как осколки мозаики:
– Да. Как будто автор вскрывает вены и пишет кровью. Герои Достоевского, Толстого… Они сражаются не с драконами, а с тенью в собственном зеркале.
– А любовные линии? – она остановилась, и её глаза стали глубже, чем озёра в горных ущельях.
– Как химическая реакция. Смешаешь не те элементы – взрыв. Найдёшь баланс – получишь золото.
Она засмеялась, и морозный воздух превратился в облако звёздной пыли:
– Ты говоришь, как профессор, который влюбился в свою аспирантку.
– А ты слушаешь, как студентка, жаждущая нарушить все его правила.
Дома стояли близко – два параллельных мира, разделённых асфальтом. Её дом напоминал портал в другое измерение.
– Я здесь, – она ткнула пальцем на свой дом, словно ставила печать на документе. – Теперь ты знаешь, где меня найти… если вдруг решишься на кражу со взломом.
– Мне хватит смелости только на чай с печеньем, – я поправил шарф, чувствуя, как холод проникает под кожу.
– Тогда завтра. В восемь. Ты, я и город, который засыпает под нашими шагами.
Она исчезла, оставив за собой шлейф морозного сияния. Я стоял, сжимая в кармане ключи, которые вдруг показались тяжелее – будто к ним прилипли все невысказанные слова, все «а что, если» и «может быть».
Завтра. Всего двадцать четыре часа. Тысяча четыреста сорок минут. И каждая – как страница в книге, которую мы пишем на лету, не зная, чем закончится глава.