– А ты как асфальт, – она прищурилась. – Холодный сверху, но под тобой – целый мир червей и корней.
– Настоящее всегда с душком, – усмехнулся я, наблюдая, как солнечный свет играет в её прядях.Мандарин лопнул в руках, брызги сока упали на кожу, как капли кислотного дождя. – Кислятина! – скривилась Аврора, но съела дольку, облизывая пальцы.
Мы шли дальше, а под ногами хрустели листья, словно кости прошлого. Она внезапно остановилась у пня, покрытого мхом:
– Видишь? Даже смерть здесь становится колыбелью.
Я прикоснулся к шершавой поверхности – под пальцами оживали кольца, словно пень хранил память о тысячах дождей.
– Знаешь, почему я люблю хаос? – она подняла лицо к просветам в кронах.
Я молчал. В кармане мандарины давились собственной сладостью, а её рука случайно коснулась моей – на секунду, на вечность.– Здесь нет правильных ответов. Только ветер, который задаёт вопросы.
«Лес – это и есть мы», – подумал я. «Запутанные корни под землёй, споры, летящие в неизвестность, и грибы, растущие на том, что когда-то считалось мёртвым».
Она остановилась у ручья, где вода лизала камни, словно язык пламени, пытающийся растопить лёд. Пальцы её скользнули по поверхности, и отражение облака разбилось на тысячи осколков – будто небо уронило сюда своё зеркало. Я смотрел, как круги от её прикосновений плывут к берегу, и вспомнил детский страх: тогда мне казалось, что глубина – это пасть, готовая проглотить всё, что осмелится нарушить её чёрное безмолвие.
– Когда я была маленькой, – голос её упал в воду, заставив её замолчать на мгновение, – я верила, что ручьи – это слёзы леса. Он плачет о тех, кто срубил его детей, о птицах, улетевших на юг, о… – она обернулась, и солнечный луч пронзил её зрачок, сделав его похожим на янтарь с трещиной внутри, – о любви, которая не смогла прорасти сквозь асфальт.
Я поднял камень – плоский, как монета времени, – и швырнул его в воду. Облако вновь собралось из осколков, но теперь в нём плавали серебряные блики, как стая рыб-призраков.
– А я думал, что любовь – это море. Бездонное, солёное, способное утянуть на дно. – Голос мой звучал хрипло, будто я проглотил песок с этого берега.
– Но теперь вижу: она как этот ручей. Мелкая – чтобы не утонуть. Холодная – чтобы не забыть, что живой. А звёзды… – я указал на блики, танцующие у её ног, – они всегда были здесь. Просто днём их притворяются камешками.