Женевьева с головы до ног была одета в серебристо-серое. Ее светлые локоны, выбивавшиеся из-под крохотной модной шляпки, блеснули в лучах солнца, когда она сначала повернулась к Борису, а потом увидела меня. Она ответила на мое приветствие, коснувшись губами кончиков своих бледных пальцев.
Я тотчас пожаловался, что удостоился только воздушного поцелуя, и Женевьева в ответ со странной улыбкой протянула мне руку, однако тотчас отняла ее, едва дотронувшись до моей ладони. Затем, повернувшись к Борису, сказала:
– Пригласи Алека остаться на обед.
Это тоже было что-то новое. Раньше она всегда обращалась прямо ко мне.
– Уже пригласил, – коротко ответил Борис.
– Надеюсь, Алек согласился.
Она повернулась ко мне с очаровательной светской улыбкой, словно я был ее шапочным знакомым. Я отвесил низкий поклон:
– J’avais bien l’honneur, madame[19].
Но она не приняла мой шутливый тон, пробормотала какую-то банальность, ожидаемую от гостеприимной хозяйки, и быстро вышла из комнаты. Мы с Борисом переглянулись:
– Знаешь, кажется, мне лучше пойти домой. Как думаешь? – тихо спросил я.
– Вот не знаю, – честно ответил мой друг.
Но не успели мы пуститься в обсуждение этого деликатного вопроса, как Женевьева вновь появилась в дверях, уже без шляпки. Как же хороша она была! Лицо ее утратило свою обычную бледность, а прекрасные глаза опасно сияли. Она подошла ко мне и взяла за руку.
– Обед готов. Ты не обиделся, Алек? Я пришла с головной болью и была не слишком любезна с тобой, но сейчас все прошло. Иди сюда, Борис!
Второй рукой она притянула к себе моего друга.
– Алек знает, что после тебя он второй для меня человек в этом в мире. Так что, если он обиделся, это не страшно.
– A la bonheur! [20] – воскликнул я. – Кто сказал, что в апреле не бывает гроз?
Мне захотелось обыграть прозвище Женевьевы «дитя апреля», не обижая девушку.
– Вы готовы? – воскликнул Борис.
– Да! – хором ответили мы и все вместе, взявшись за руки, помчались в столовую, напугав и шокировав слуг. Не стоило нас в этом винить: Женевьеве было восемнадцать, Борису – двадцать три, а мне – неполный двадцать один год.