От моего вскрика она лишилась чувств, и я успел тысячу раз проклясть себя, пока зажигал свет и пытался поднять ее с пола. Придя в себя, она отшатнулась от меня с испуганным криком боли. А потом замолчала и только попросила привести Бориса. Я отнес ее на диван и отправился на поиски своего друга, но его не было в доме, а слуги ушли спать. В недоумении и тревоге я поспешил обратно к Женевьеве. Она лежала там, где я ее оставил, и была очень бледной.
– Не могу найти ни Бориса, ни слуг, – сказала я.
– Да, да, – пробормотала Женевьева тихим голосом. – Борис уехал в Эпт вместе с мистером Скоттом. Когда я тебя за ним послала, то совсем забыла об этом.
– Но в таком случае он сможет вернуться только завтра. Ты не ушиблась? Я напугал тебя, когда позвал по имени? Знаешь, я вел себя как последний идиот, но тогда еще толком не проснулся.
– Борис решил, что ты ушел домой, не дожидаясь ужина. Прости, что мы не заметили тебя здесь, в курительной.
– Я спал слишком долго, – рассмеялся я, – и так крепко, что сам не понял, сплю я или бодрствую. А потом увидел, как твоя тень движется ко мне, и позвал тебя по имени. Ты пробовала поиграть на старом спинете? Ты, наверное, очень тихо играла…
Я был готов придумать еще тысячу лживых историй, лишь бы не волновать Женевьеву, и был счастлив увидеть, что она вздохнула с облегчением. Она очаровательно улыбнулась и сказала своим обычным голосом:
– Алек, я споткнулась о голову волка, шкура которого брошена на пол, и, кажется, растянула лодыжку. Пожалуйста, позови Мари, а потом иди домой.
Я сделал, как она велела, и оставил ее в курительной на диване, когда пришла горничная.
Я вернулся в полдень следующего дня и застал Бориса, который метался по студии в страшном волнении.
– Женевьева спит. – Он говорил отрывисто и очень взволнованно. – Растяжение связок – это пустяк, но у нее почему-то очень высокая температура. Доктор не понимает, что с ней.
– У Женевьевы сильный жар?
– Да, и ночью она жаловалась, что у нее кружится голова. И с ней происходит что-то странное. Только представь: наша маленькая Женевьева, беззаботная, как птичка, теперь все время твердит, что у нее разбито сердце и она хочет умереть!
Я почувствовал, как мое собственное сердце болезненно сжалось в груди.
Борис прислонился к дверному косяку и замер. Он стоял, не поднимая глаз и сжимая руки в карманах. Потом поднял голову, и я увидел, что его добрые и зоркие глаза художника затуманены, а рот болезненно кривится. Горничная обещала позвать его, как только Женевьева очнется. Мы ждали и ждали, а Борис, не находя себе места от беспокойства, то метался по мастерской, то хватался за воск для лепки и за красную глину. Потом всё бросил и пошел в соседнее помещение.