– Это не твоя вина, Алек. Если она тебя любит… – Он не успел закончить, как доктор стремительно вошел в комнату со словами: «Это горячка!» Я схватил Джека Скотта за руку и поспешил увести его на улицу, пробормотав:
– Борису сейчас нужно побыть одному.
Мы разошлись по домам, но в тот же вечер, почувствовав, что тоже заболеваю, я связался с Джеком, а он в который раз отправился за врачом. Последнее, что я помню, были слова моего друга:
– Ради всего святого, доктор, что с ним такое? Почему у него такое лицо?
И я вспомнил о Короле в желтом и о Бледной маске.
Я был очень болен: вырвалось наружу напряжение последних двух лет, которое не покидало меня с того рокового майского утра, когда Женевьева прошептала: «Я люблю тебя, но, кажется, Бориса я люблю больше». Тогда я и представить себе не мог, что не смогу вынести тяжесть этой несчастной любви. Да, я оставался внешне спокоен, но я обманывал себя. Ночь за ночью в одиночестве своей комнаты я проклинал себя за дерзкие мысли и желания, оскорбительные для Бориса и недостойные Женевьевы, но утро всегда приносило облегчение, и я возвращался к моим дорогим друзьям с чистым сердцем, омытым моей внутренней борьбой.
Ни словом, ни делом, ни мыслью, пока они были рядом, я не выдавал своей печали. Я не признавался в своих чувствах даже самому себе. Маска самообмана стала частью меня. Ночь приподнимала ее, обнажала скрытую под ней правду, но никто не видел этого, кроме меня самого. А с рассветом маска сама собой прирастала к моему лицу.
Вот такие мысли проносились в моем беспокойном сознании, пока я лежал в лихорадке, и еще они постоянно перемежались болезненным бредом. Я видел белых существ, тяжелых и твердых как камень, ползающих в бассейне Бориса, из пасти волчьей головы на полу текла пена, и она скалилась на Женевьеву, которая лежала, улыбаясь, совсем рядом. И еще почему-то я вспоминал Короля в желтом, закутанного в изорванную мантию фантастических цветов, и о горьком крике Кассильды: «Пощади нас, о король, пощади!» Я лихорадочно пытался отогнать от себя эти видения, но мне являлось пустынное озеро Хали, поверхность которого не нарушала даже малейшая рябь, и я смотрел на башни Каркозы, освещенные светом двух лун. Альдебаран, Гиады, Алар и Хастур сквозили сквозь разрывы облаков, напоминавших обрывки рубища Короля в желтом.