Ответ прозвучал в спину:
– Мне.
Они обернулись. Рафаэль держал арбалет.
– Простите. Мои присяги были даны давно. Я – сын Иерусалима. Нас осталось немного, но мы всё ещё помним.
Кемаль шагнул к нему, но было поздно. Выстрел. Болт пронзил плечо Лукреции.
Она упала.
Кемаль бросился вперёд – и ударил Рафаэля с такой яростью, что тот отлетел в стену.
– Ты был как брат, – прошептал Кемаль. – Но ты выбрал страх.
Рафаэль хрипел, кровь текла по камням.
– Это ты… ошибся. Письмо не важно. Важно то, что под ним. Это не слова. Это – ключ от трона.
Позже. В безопасном доме.
Лукреция бледна, лежит под простынёй. Её жизнь висит на волоске. Кемаль сидит у окна, окровавленные руки дрожат.
К нему подходит старик – лекарь.
– Она выживет. Но теперь ей придётся платить за каждый день. Вы оба заплатите.
– Уже платим, – отвечает Кемаль. – Мы только начали.
На далёком балконе дворца в Риме кардинал Челлини открывает письмо. Там только одна строка:
«Башня разрушена. Но тень ещё жива.»
Он кивает слуге.
– Уничтожить всех, кто был на Кипре. А следующее письмо пусть несёт убийца в рясе. И на юг отправляется новый враг – священник с глазами волка и руками мясника.
Глава 5: Архивариус с острова мёртвых
Эгейское море. Корабль под флагом французских купцов.
Кемаль сидел у койки Лукреции, накрытой шерстяным покрывалом. Она ещё слаба, но жива. Болт Рафаэля не задел сердце, но оставил след – физический и душевный.
– Он верил, что служит Истине, – сказала она с трудом. – Но правда, за которую он умирал, была чужой.
Кемаль молча вытер пот со лба женщины.
– Теперь мы вдвоём. И мы не ошибёмся снова.
Старый корабельный врач передал ему письмо:
«На Родосе, в подземельях бывшего госпиталя, живёт человек по имени Маноэль да Севера. Он один знает, как прочитать код. Но берегитесь: Орден уже ищет его.»
Родос. Дождливое утро. Бывшая обитель иоаннитов.
Они пробрались в заброшенное здание через сад, где розы давно превратились в колючий кустарник. На нижнем этаже – потайной проход. Спускались в темноте, как в пасть забытого льва.
– Он был картографом, шифровальщиком, слугой испанской короны, пока его не предали, – шептала Лукреция. – Теперь он служит только бумаге и памяти.
Комната с десятками карт, древними глобусами и портретами венецианских дожей.
Из тени вышел старик – с глазами, словно вырезанными из камня. На его шее висел медальон в форме круга, пересечённого вертикальной чертой.