– Слушайте, Петр Андреевич, – сказал как-то профессор, – а что, если не возвращаться к прежней жизни?
– Куда денемся? Мне в деревню, вам в университет.
– А что, если нет? Что если придумаем что-то другое?
– Что такое?
Иван Артемьевич помолчал. Идея, зревшая последние дни, казалась безумной. Но безумие иногда разумнее разума.
– Не знаю пока. Но думаю… нужно найти место, где мы будем нужны. Не из жалости, а по-настоящему.
– И где такое место?
– Там, где люди хотят учиться, но не знают как. Где нужны не ученые степени, а знания. И не книжные, а жизненные.
Пётр задумался:
– Про деревню говорите?
– Может быть. А может, не только про деревню. Про любое место, где люди живут просто и честно.
– И что там делать будем?
– То, что умеем. Я – учить, вы – организовывать. Только не для отчетов, а для людей.
Пётр долго молчал. Потом сказал:
– А знаете что? Может, и правда. Чего в прошлое возвращаться, если его нет?
– Значит, подумаем?
– Подумаем. Время есть.
Время действительно было. Врачи не торопили – оба больных шли на поправку медленно, осложнения следовали одно за другим. Петру предстояло еще учиться ходить с протезом, привыкать к постоянной боли в правой ноге, искать баланс между тем, что осталось целым, и тем, что пришлось заменить железом. Но души заживали быстрее тел.
Они говорили обо всем: о войне и мире, справедливости и власти, о том, что такое счастье и зачем человек живет. Разговоры не походили на лекции – это был диалог равных, где каждый учился у другого.
Иван Артемьевич открывал народную мудрость – не ту, что описывали этнографы, а живую, выстраданную. Пётр постигал мудрость книжную – не как набор знаний, а как способ понимания мира.
– Знаете, – сказал как-то профессор, – тридцать лет учил людей понимать древних греков. А понял их только сейчас, разговаривая с вами.
– Что поняли?
– Что мудрость – не знание правильных ответов. Это умение правильно жить с неправильными вопросами.
Пётр кивнул:
– У нас проще говорили: не знаешь как – делай, по совести. Не подведет.
– А если совесть молчит?
– Значит, не дозрел до вопроса. Подожди – скажет.
Такие беседы длились до глубокой ночи. Медсестры сначала делали замечания, потом привыкли. Главврач сказал как-то:
– Философы у нас завелись! Лучше всяких лекарств действуют.
А в конце марта, когда за окном запахло весной, Иван Артемьевич сказал: