– Другие не поймут, – сказал он, и в его голосе послышалась почти мольба. – Они начнут говорить о психозе, о шизофрении. А здесь нечто другое. Это не безумие. Это… логика. Жуткая, чудовищная, но логика. Он не просто убил. Он создал картину. И только ты сможешь ее прочесть.
– Мне не интересно читать чужие кровавые каракули. Прощай, Макаров.
– Подожди! – крикнул следователь, когда Арион уже начал отводить трубку от уха. – Послушай меня. Просто послушай. Он оставил не улику. Он не оставил ничего, за что можно уцепиться. Он оставил… семью.
Арион замер.
– Что ты имеешь в виду?
Макаров замолчал на секунду, подбирая слова.
– Мертвая женщина. И ее новая, идеальная семья. Они сидят за столом, Арион. Ужинают. Только остальные… они не живые. Ты должен это увидеть. Пожалуйста. Один раз. Просто посмотри.
Арион молчал. Он смотрел в окно на первый снег, который ложился на город тонким белым саваном. На то, как знакомый мир стал жутким и чужим. И он понимал, что то необъяснимое чувство, которое он испытал полчаса назад, и этот звонок – это не совпадение. Это части одного целого. Какой-то невидимый механизм пришел в движение. Лабиринт, из которого он, как ему казалось, выбрался, снова начал выстраивать свои стены вокруг него. Его равновесие, такое хрупкое, такое вымученное, треснуло. И в эту трещину заглядывал холодный, нечеловеческий мрак.
– Адрес, – сказал он глухо, сам не веря, что произносит это слово.
Он знал, что это приглашение. Приглашение в новый ад. И он только что его принял.
Слово было произнесено. «Адрес». Одно слово, которое перечеркнуло год его хрупкого, выстраданного покоя. Он положил трубку и надолго замер в тишине своей квартиры, нарушаемой лишь тиканьем старых часов. Решение было принято. Теперь оставалось только ждать утра, как ждут приговора. Этой ночью он не спал. Сон был роскошью, доступной тем, у кого нет будущего. А его будущее, едва наметившееся, было только что отменено. Он не бродил по квартире, не мучился сомнениями. Он просто сидел в кресле, глядя в темноту за окном, и чувствовал, как его новый, тщательно выстроенный мир осыпается, как карточный домик.
Он выехал еще до того, как город по-настоящему проснулся. Его старая машина резала колесами свежий, нетронутый снег на тихих улицах. Город под этим белым саваном казался чистым, невинным, спящим. Но Арион знал, что это иллюзия. Под этой белизной, в одной из его теплых, освещенных квартир, зияла черная дыра, нарушающая все законы привычной реальности. И он ехал прямо в нее.