Потом, уже перед уходом, я невзначай предложил другу:
– Спорим, заберусь на ограду?
– Может, не надо? – неуверенно сказал друг.
Но я уже с разбегу вскочил на сетку, ухватился за край ограды…
А потом – провал.
Помню только, как меня подхватили какие-то мужчины, понесли в микроавтобус… И дальше – темнота.
Сознание возвращалось обрывками
Сперва – мерцающий белый потолок. Потом – жгучая, тупая боль там, где должны были быть руки. Я попытался пошевелиться, и в этот момент услышал тихие всхлипывания. Повернул голову – передо мной сидела мама в белом халате. Она плакала. Не рыдала, а именно плакала – молча, сжав кулаки на коленях, слёзы капали на её медицинский халат, оставляя тёмные пятна. В её глазах читалось странное сочетание радости и отчаяния: она была счастлива, что я живой, но в то же время – раздавлена тем, что не смогла уберечь.
Я хотел сказать: «Мама, всё в порядке». Но как это «в порядке», если я даже не могу обнять её в ответ? Если моё тело – это обрубки, завёрнутые в бинты, а её слёзы падают на них, как дождь на пепелище? Я закрыл глаза, чтобы не видеть её лица, но тогда остались только звуки: её прерывистое дыхание, скрип кровати, тиканье часов на стене. И я понял – время теперь делится на «до» и «после». А между ними – только боль.
Мама резко вскочила, обняла меня (как же странно было не чувствовать её рук на своей спине) и прошептала: «Главное – что ты здесь. Всё остальное – неважно». Но по тому, как дрожал её голос, я понял – она врёт. Для нас обоих это навсегда изменило всё.
Полёт над облаками
Утро. Я в сознании, но тело словно не моё – меня несут на носилках в самолёт.
Когда-то мы с ребятами задирали головы к небу, следя за «железными птицами», и мечтали оказаться там, выше всех. «Мечты сбываются… но какой ценой?»
Кукурузник дрожал, как загнанная лошадь, а я лежал, пристёгнутый ремнями, и смотрел в круглое окошко. Облака были похожи на вату, которую мне когда-то засовывали в рот стоматологи. Белая, чистая, бездушная. «Интересно, – подумал я, – если сейчас откроют дверь, я упаду в эту пушистую пустоту? Или она примет меня, как мама, даже без рук?»
Скорая в аэропорту. За окном – столица. Хочется встать, но руки скованы бинтами. Боль – острая, живая. Я запомнил её навсегда.
Процедурный ад
Дверь захлопнулась с глухим щелчком. Холодный кафель под босыми ногами, запах йода и гноя. В углу – тело. Не человек, а обугленная плоть с трубкой в горле. Оно шипит на каждом вдохе.