На экране биохимического анализатора, подключенного к катетеру, цифры неслись как сумасшедшие. Уровень лактата, креатинкиназы, миоглобина – все за гранью мыслимого. А самое страшное – цвет. Кровь в пробирке, только что алая, стремительно темнела, становясь густой, как нефть, и начиная слабо пульсировать изнутри, как живая.
Ковский отступил. Неосознанно. Шаг назад. Его мозг отказывался обрабатывать информацию. «Такого не должно было быть! Ни в одной симуляции! Ни в одном тесте на тканях!» Он смотрел на шприц в своей руке. Черная жидкость внутри теперь бурлила, золотые искры метались, как бешеные, сливаясь в сплошные светящиеся линии. «Что я сделал? Что я выпустил?»
Сергей… или то, что было Сергеем… село. Не поднялось, опираясь на руки. Не приподнялось с усилием. Оно село на операционном столе с неестественной, плавной легкостью, как марионетка, поднятая невидимыми нитями. Голова повернулась к Ковскому. Медленно. Слишком плавно. Нечеловечески плавно. Шея двигалась не суставами, а словно жидким металлом. Те самые кроваво-черные звезды уставились на него. В них не было боли. Не было осознания. Был холодный, бездонный, аналитический интерес. Как у энтомолога, рассматривающего редкого жука.
Кожа на лице, на руках, на груди… она трескалась. Не как сухая земля, а как пересушенная глина под невыносимым внутренним давлением. Трещины расползались сетью, из них сочилась не кровь, а густая, мерцающая чернотой слизь, которая падала на сталь стола и… шипела. Металл под каплями дымился, покрываясь черными, язвенными пятнами. Кислота? Что-то хуже.
Изо рта существа стекала струйка той же черной слюны. Она капала на наручники, и усиленный полимер начал пузыриться и плавиться, как пластилин в огне. Запах… Запах теперь был невыносим. Смесь гниющего мяса, озона, жженой пластмассы и чего-то чуждого, острого, металлического, от чего сводило зубы.
– Сергей? – имя сорвалось с губ Ковского шепотом. Голос был чужим, полным невероятного, первобытного ужаса. Он все еще цеплялся за ниточку надежды. Галлюцинация? Неврологический сбой?
Существо на столе медленно, как бы пробуя новый орган, открыло рот. Губы растянулись в нечто, отдаленно напоминающее улыбку, обнажив зубы. Зубы… они были другими. Казалось, мельче, острее. И между ними виднелась черная, как смоль, десна. Раздался звук. Голос. Голос Сергея Быкова. Узнаваемый бас, хрипловатый от многолетнего курения и военных командировок. Но интонация… интонация была абсолютно чужой. Монотонной. Лишенной эмоций. И в его тембре звучало что-то еще. Как будто голос накладывался сам на себя, создавая жуткий, чуть дребезжащий эффект. Как будто говорило не одно существо, а множество, синхронизировавшихся в единый хор.