– Ты же понимаешь, они ждут, что ты сломаешься.
– Значит, не сломаюсь. И если это конец – он будет структурированным.
– Собирайтесь. Все. Срочно. У костра, без флажков, без ролей, – сказал Жбан.
Настасья посмотрела на него:
– Тебя обвиняют в тайном подмене власти. А ты зовёшь на митинг?
– Нет. Я зову на первую в истории открытую синхронизацию неравных позиций.
Хельга усмехнулась:
– Звучит как способ умереть стоя.
– Именно.
Костёр пылал, вокруг – около двадцати человек: старосты, ремесленники, пара князей, трое подростков, не ушедших потому что “интересно, чё будет”.
Жбан встал в центре.
– Мне грозит суд. Не формальный. И даже не честный.
Но… он будет.
– А за что тебя? – спросил один из старост.
– За структуру. За идеи. За… PowerPoint.
(тишина)
– Простите. За магию, которую я не применял.
Но которая изменила всё.
– Значит, всё зря? – донёсся голос. – Опять вернутся палки и налог “на улыбку”?
– Не если мы решим, что не зря.
Стук. Тишина.
Появляется Караш-Буга.
Плащ – чёрный. Улыбка – натянутая, как струна на лютне палача.
– О, какая встреча. Я просто проходил мимо. Запах дыма – и я подумал: не жгут ли тут моё терпение?
Жбан даже не обернулся:
– У нас встреча. Без оружия. Только слова.
– А слова, милый, бывают острее стрел.
Он сел. Все замолчали. Только Леонтий Сторож, монах, посапывал под дубом.
– Я предлагаю, – начал Жбан, – чтобы каждый сказал, что ему непонятно в новой системе. И мы это обсудим.
– Мне непонятно, – сказал Караш, – почему ты называешь деревенских “участниками процесса”, а не “плательщиками дани”. Это – подмена понятий?
– Нет. Это смена перспективы.
– А если я скажу, что перспектива – это то, что рисует художник, чтобы продать ложь?
– Тогда ты – критик, Караш. Но не создатель.
Леонтий поднял голову.
– Слушаю, а вино внутри как будто греется… Ты знаешь, что вода тоже может утопить, если её наливать ведрами сверху?
Жбан хмыкнул.
– Я пытаюсь капать. По капле.
– А они уже тонут. Потому что капли – из будущего. А они живут в прошлом. Их крыша – это страх. А твой PowerPoint – это молния.
Некоторые переглянулись. Староста Авдей сказал:
– Может, монаха-то выслушаем? Он хотя бы бухой искренне.
– Я не бухой. Я пророк, – ответил Леонтий, икнув. – Просто мои видения пахнут хмелем.
И тут…Из тени вышел он.
Чужой. Лицо как пергамент. Глаза – пепел. Мантия без знаков, но с узором шелка, похожим на размытые карты.