Мой Мардакерт. Прекрасный, зеленый, фруктово-ягодный – родной. Моя тихая гавань. Мое беззаботное, полное друзей, родных, любви и внимания детство. Он был таким маленьким, что все знали друг друга по имени и фамилии. Знали, кто где живет, чем занимается, чем дышит! Большая часть города – частные дома, окруженные невероятно ярким, на всю улицу, ароматом разноцветных роз, аккуратно посаженных по периметру. Здесь была стерта грань «родственник – не родственник». Сосед, друг, одноклассник – все свои, все родные сердцу, все готовы прибежать на помощь по первому зову, независимо от ситуации: помочь ли разгрузить дрова или ящики винограда, толкать ли заглохшую машину или дегустировать молодое вино, закусывая шашлыком.
Но мертвецкая тишина возвращала к реальности. И вся эта красота была уже миражом. Не было больше прежней жизни. Была война: беспощадные бомбежки, погромы, смерть и неопределенность. Люди в убежищах, дворы безжизненные, улицы пустые, повсюду руины.
Изучая историю в школе, не думала, что когда-либо нас коснется то, о чем писали в учебниках. Война всегда казалась чем-то далеким и фантастическим, пройденным этапом, иллюстрацией из книги или сценарием плохого кино.
Я и представить не могла, что однажды окажусь в ее эпицентре и все испытаю на себе.
Нельзя сказать, что совсем ничего не предвещало. Уже доходили то новости, то слухи о нападениях на разные армянские села, об арестах и даже расстрелах милиционеров и гражданских2. Но они вызывали скорее возмущение и непонимание, а не страх. Чего не было точно, так это ощущения близкой катастрофы.
Как и в предыдущие вечера, после семейных посиделок за чаем с урцем3 папа пошел осмотреться, запереть двери, а я – укладывать маму, которая уже не справлялась сама.
Тяжелая болезнь изо дня в день все больше забирала ее силы и высасывала из нее жизнь.
Вскоре я и сама легла, но еще долго не могла уснуть, ощущая послевкусие от папиных шуток и маминого смеха. Пыталась представить, как бы все было, будь мама здорова.
Не заметила, как провалилась в сон, но вскоре вскочила с постели от непривычного оглушающего шума и папиного голоса:
– Быстро накинь что-нибудь на себя, бежим в подвал.
По ощущениям, было четыре-пять утра. Маму папа взял на руки, я подобрала ее тапочки, схватила по пути лекарства, и мы бросились вниз, в самый укромный уголок подвала – в мастерскую отца.